Закон скорпиона

Стеклянная крыша над нами, казалось, надвигается, как объектив микроскопа, опускаясь ниже. Журавлики-оригами подрагивали на ветерке, которого я не чувствовала. В комнате было ярко, жарко и безмолвно. И, словно мертвая, лежала моя лучшая подруга.

Молчание слишком затянулось и стало невыносимым. Я потянулась к ней и положила ладонь на ее руки. Она и теперь не пошевелилась, но заговорила – так, будто обращалась к потолку.

– Посадили чеснок?

– Посадили. Грего надо было отдохнуть, но на последнем ряду он нам помогал.

Да Ся наверняка беспокоилась – по крайней мере, в обычном состоянии наверняка бы беспокоилась – за Грего, который на ее глазах без памяти рухнул на пол. Я подумала, что ей будет приятно, но она даже бровью не повела.

– Нам не хватало тебя и Тэнди. – Я лихорадочно искала способы подбодрить и себя. – И Элиана, конечно, тоже не хватало.

Да Ся ничего не сказала.

– Зи! – позвала я и услышала, что голос у меня дрогнул.

И тогда наконец она заговорила. Ровно и невыразительно:

– Поколение назад Горно-Ледниковые штаты закрыли ворота своего южного резервуара, и с их попустительства то, что осталось от Бангладеш, поглотила неистовая волна холеры. Умерло два миллиона человек. У них не было воды, чтобы мыть руки, и все попросту вымерли.

Ее голос был как маска, под которой нет лица.

– Это сделали мы, – сказала она. – Мой отец это сделал. Ему было девятнадцать лет.

Я почувствовала, что у меня вздернулся подбородок и напряглась шея. Выражение гордости, но сейчас – отражение страха.

– Камберленду не хватает воды, – сказала Зи. Она смотрела прямо на Паноптикон, а говорила чересчур откровенно. – Жажда – это так жестоко.

– Зи, перестань. – Я соскользнула с койки и присела рядом с койкой Зи. От каменных плит на коленях останутся синяки. – Ты должна остановиться.

– Иногда я убегаю.

– Что?

– Иногда – выхожу за дверь и смотрю на самую яркую часть неба, пока не перестану что-нибудь различать. Устаю видеть. Поэтому убегаю.

Она словно обращалась напрямую к Паноптикону.

– Так же и секс, – продолжала она. – Игра в койотов. Я смотрю на солнце.

Зи вдруг заговорила быстрее, и голос ее дрожал.

– Грета, ты думаешь, что… я тебя не понимаю. Не знаю, почему ты не видишь этого. Элиана сейчас не учат. Не призывают к дисциплине. Его пытают.

– Да Ся, прекрати!

В отчаянии я попыталась прикрыть ее телом, встать между нею и Паноптиконом, стать для нее защитой. Хотя, конечно, этого оказалось бы недостаточно. Жучки могли быть где угодно. В трещинах камня. У нас на одежде. На коже.

– Зи, вернись!

– Его пытают, Грета. Прямо на наших глазах.

– Я знаю. Правда знаю.

Хотя на самом деле ничего я не знала. По крайней мере, пока не произнесла это вслух.

– Он даже не первый, – сказала она. С такого расстояния я видела, что она плачет. – Ты знаешь, что они сделали с Тэнди, когда она здесь только появилась? Применяли снофиксатор и лекарства. И у меня до сих пор перед глазами…

Она крепко вцепилась в мою руку. Я вытерла ей слезы свободной ладонью.

У Да Ся есть глаза. Она многое замечает.

Но когда на следующее утро я увидела Тэнди, та была такая же, как всегда.

«Применяли снофиксатор», – сказала вчера Зи. Правда, то, что сказала она это вчера, не означало, что это повторилось и вчера. Это случилось много лет назад. И все же как я могла пропустить? Неужели была настолько слепа? Когда Тэнди забрали в заложники, мне было всего десять, но тем не менее я уже умела читать по-гречески. Читать по-гречески, а таких вещей не замечать? И теперь. Что-то здесь, у нее в волосах у виска, – может быть, остатки геля?

Но я во все глаза таращилась на Тэнди, и, готова поклясться, она не изменилась.

И наконец появился Элиан.

Элиана не было – его где-то держали – всю лекцию и обед. Только после пятого колокола он вышел к нам. Мы вшестером работали у шпалер с тыквами, подвязывали сеткой тяжелые плоды, чтобы они не тянули стебли вниз. Я случайно оглянулась и заметила Элиана, который спускался к нам по склону.

Я бросила быстрый взгляд на Да Ся, но она стояла, подняв голову к небу. Тогда я снова повернулась к Элиану. «Увидь его, – мысленно приказала я. – Посмотри». И я прекратила работу и принялась наблюдать, как он идет.

В его походке была какая-то неуверенность, словно он вспоминал, как это делается, рассчитывал в компьютерной программе каждое мелкое движение. Подойдя к шпалерам, он остановился, покачиваясь.

Я смотрела на него. А он, не отрываясь, глядел на меня.

– Мне нравятся твои волосы, – произнес он.

Его самуэ было распахнуто на груди и свободно болталось у запястий.

– Надо рубашку завязать, – сказал Хан. – Тут клещи.

Элиан, казалось, не услышал его.

Я видела внутреннюю сторону его предплечий, все до мельчайших ветвящихся следов – остатков синяков там, где электричество шло вдоль нервов. Это больше, чем досталось мне, чем всем нам. Больше, и по-другому. А меня миновало.

– Элиан! – окликнула я. – Завяжи рубашку.