Закон сохранения любви

Когда побелевший водитель «камаза» заглянул через разбитое лобовое стекло в покореженный салон «мерседеса», Жанна тяжело и часто дышала. Голова у нее лежала на подушке безопасности, открывшейся поздно и не в толк — основной удар пришелся в бок машине. Железобетонным углом опоры протаранило дверь как картонку. Лицо Жанны покрывали красные ссадины от разлетевшихся осколков стекла. Казалось, что она задыхается, словно в ней, внутри, что-то перебито и вздохнуть глубоко не удается. В ее полуоткрытых глазах было что-то виноватое: я ведь, мол, не хотела, извините…

— Там же знак висит! Куда ты поехала? — вскричал в отчаянии водитель строительного «камаза». — Я ж тебя и не видел! Километров под сто летела. — Но вдруг он замолчал и кинулся на стройку, в теплушку к телефону — вызывать «скорую» и автоинспекцию.

Несколько зевак-прохожих и рабочих с ближнего объекта, откуда и вырулил навстречу «мерседесу» грузовик с бетономешалкой, окружили место аварии.

— Нет ли, товарищи, среди вас врача?

— Мужики, надо достать ее из машины.

— Двери заклинило, без инструмента не откроешь.

— Не-е, лучше не трогать. Может, у нее позвоночник побит. Без врачей навредить можем.

— Вот богачи! Напокупают машин, напокупают права, а ездить не могут…

— Куда неслась? Понятно, нищему человеку своей жизни не жалко. А эта? Молодая, красивая, богатая, себя калечить…

Жанна не слышала этих слов. Она уже никого не слышала извне, она слышала слова внутри себя. Ей вспомнился молодой вальяжный гаишник, старшина Шустов, которого она однажды подкупила и которого проверила на свою теорию черных секунд.

«Авария — это даже не секунда. Всего один черный миг!» — сказал ей тогда старшина Шустов.

Затем она услышала в себе детский смех, знакомый и далекий, возможно, свой собственный смех из минувшего полузабытого детства или смех своего первенца ребенка из какого-то совсем непознанного предстоящего будущего. Но этот смех был очень коротким, всего считанные секунды.

Изо рта, стекая по подбородку, на светлую шелковую кофту Жанны пролилась кровь. Все, кто оказался поблизости, стали свидетелями, как молодая женщина, еще минуту назад яркая и отчаянная, на их глазах из состояния жизни пересекает черту и оказывается в неведомой и непостижимой разумом запредельности, откуда никто не возвращался.

7

Деревья в никольском парке вдоль набережной Улузы роняли листья. Осень в нынешнем году обошлась без бабьего лета, почти весь сентябрь простоял бессолнечный, с серыми низкими облаками, с дождем, с холодным ветром. Иной раз прихватывало, и поутру на земле появлялась крупинчатая белизна изморози. И все же листва кленов, тополей и дубов, устилавшая парк, хранила пока насыщенную желтизну осеннего убранства. Ленка с подружкой Анькой собирали здесь фигуристый охристо-желтый лист для гербария.

— От вас папка навсегда ушел? — неожиданно, казалось, ни с того ни с сего спросила Анька.

Ленка недовольно взглянула на подружку: ведь никому не рассказывала про то, что отец ушел, а тут вон — выведала где-то.

— Тебе какое дело? — зло откликнулась Ленка, подчеркнуто отвернулась: ты хоть и подружка, да в нашу семью не суйся!

— Не сердись. От нас тоже папка уходил в прошлом году, потом вернулся.

В прошлом году Ленка еще не дружилась с Анькой, поэтому ни о каких передрягах в их доме не знала. Выходит, Анька понимает, что такое остаться только с матерью, когда отца сманивает какая-то тетка.

В доме стало пустынно и тихо. Как-то неприбранно и стыло. И мать все время мерзнет. Ходит, будто больная, шалью обвязанная. И топят еще плохо. Батареи хоть и включили, но они чуть-чуть теплые. Раньше отец окна законопачивал, утеплял. Теперь до окон у матери руки не доходят.

Некоторое время Ленка и Анька бродили по парку в молчании, изредка подбирали узорчатые яркие листья, но уже не вскрикивали с радостью: «Гляди, какой я нашла!» Видимо, обе думали об одном — о родительских разладицах.

Ленка посмотрела на Улузу, по-осеннему скучную, темную, в отражениях серых облаков, обмелевшую и как будто потерявшую скорость течения. Дальше, за рекой, на самой окраине старого города, где клубились порыжелые деревья над крышами низких построек, в последнем доме, который отсюда и не видать, отец обосновался у какой-то тетки. Эту тетку Ленка ни разу не видела, слышала только, что звать ее Татьяной. Уже одно это имя стало ненавистным, даже в школе с «Таньками» не хотелось общаться.

— Домой пойдем, хватит, — сказала Ленка. Собранные в пакетик листья вывалила обратно на землю. — Других наберу. В следующий раз. — Ей хотелось поскорее расстаться с подружкой. Хоть Анька и поведала неловкую правду про своих родителей, все равно перед ней было как-то стыдно за своего отца, который их бросил. Он к тому же не просто их бросил — сперва избил мать, потом ушел к чужой тетке. Мать, правда, говорит, что отец ее только толкнул, она сама упала, лицо разбила, но это она врет, это ее папка синяками разукрасил.