Закон-тайга

Пароход «Челюскин». Запавшие глаза, седая метель расчесанной надвое бороды — Шмидт. Первая семерка Героев. По улицам, к парку, который уже получил имя Отто Юльевича Шмидта, направляются толпы. Торжественный митинг: в город приехал Ляпидевский. В буквальном смысле проныривая между ногами взрослых, мы пробиваемся к грузовику, на котором, окруженный обыкновенными людьми, стоит Он. Яркое белоснежье с золотыми вкраплениями. Я тянусь к нему с букетом львиного зева, не замечая, что в руке у меня только измочаленные стебли.

…Хронически сипевший колпак репродуктора в это утро сработал неожиданно чисто: «Забойщик шахты «Центральная — Ирмино» Алексей Стаханов…» Мчусь к Виктору: куда Никите Изотову до Алексея Стаханова. Виктор, оказывается, тоже слышал известия. До упаду спорим, кто кого — Алексей или Никита.

…Над полюсом Чкалов, Байдуков, Беляков. Ждем: долетят до Америки или не долетят? «Долетят, конечно», — убежден Петька. «Должны», — соглашаемся мы. Вдруг: «Самолет обледеневает…» «Июнь на дворе, а нам холодно». И все-таки мы уверены: долетят. Долетели…

…Под невероятным секретом Виктор нас посвящает: «Павел воюет в Испании». Двоюродный брат Виктора. Танкист.

Собственно, война в Испании шла уже два года. Мы знали: республиканцы подавляют фашистский мятеж. Хосе Диас, Пассионария, франкисты — «но пассаран!» Мы посильно солидаризировались с республиканцами — носили похожие на конверт синие с красным кантом шапочки «испанки».

Павел воюет в Испании. Значит, это можно — там воевать нашим. Есть у нас два кумира: Чапаев и Корчагин. И еще есть у нас вера в Высшую Справедливость. Это совсем не безликие для нас слова: Мировая революция. Мы убеждены, что мы, именно мы четверо, все вместе и каждый из нас порознь необходимы коммунизму. Так же, как он нам. Может, это и трудно понять, но, честное слово, было такое убеждение: другие — само собой, но нужны именно мы…

Разговор об Испании был долгим, основательным и бесплодным. Это ведь прежде бегали на фронт с перочинным ножом в кармане. Для нынешней войны нужно было оружие. Ребята знали, что у моего дяди есть наган. На него делалась основная ставка. Я сгоряча обнадежил друзей: «Машинку достанем». Пытался даже кое-что предпринять, только ничего у меня не получилось. Хранил дядя револьвер в окованном железом сундучке, вместе с охотничьими припасами. Тяжелый фасонный ключ от сундучка носил с собой. Я попытался поковырять в замке гвоздем, но, разумеется, безнадежно. Потом — любовь. Не до нагана мне стало.

И вдруг в руке у меня револьвер.

Хосе Диас. Пассианария. Павлик воюет в Испании… А у Виктора, оказывается, уже разработан план.

— Я атаман. — Ты, Пеца и Колька — есаулы… Троих пока хватит. Мотать будем через Польшу…

— Почему через Польшу?

— Рабочих поднять легче. Им под панами тошно.

— Так уж лучше через Румынию.

— Э, еще… через Румынию… Слушай сюда. Через Польшу. Польский язык мы как-никак поймем. А в Румынии что, тары-бары? На тары-бары революцию не поднимешь.

— А как через границу?

— Что — через границу? Наши по своим стрелять не будут. А ихние пусть стреляют. Тех-то мы чесанем. Нам только до границы. Ночами идти придется… Ты думаешь, что это — все, — Виктор небрежно кивнул на револьвер, который я нет-нет, да и вскидывал, прицеливаясь то в пролетавшую ворону, то в висевший на груше скворечник. — Вот о чем думать надо. — Новый кивок, на этот раз уже в сторону военкоматского забора.

На поле, что шло от кладбища, тюремщики выгоняли лошадей. Ночами стреноженные лошади, грузно перепрыгивая через канавы, паслись в зарослях полыни и мятлика. Под кладбищенской стеной притулилась деревянная будочка, в которой ночевали караульщики. Иногда они в самом деле караулили: возле будочки горел костер и высоко над кладбищенской стеной взлетали торопливые искры. Чаще же сторожа спали. Когда, бывало, мы, испытывая храбрость, на спор ходили к еврейскому кладбищу, в районе будочки нас встречал согласный капитальный храп.

На военкоматском дворе, как я уже упоминал, стояли пушки. Это сочетание — полубеспризорные лошади и полубеспризорные пушки — и родило операцию — «Тайну черной горы».

«Я тебя не люблю»

Подавленно сопя, мы гуськом втянулись в кабинет областного военкома. Много нас было — около двух десятков. Сбоку кряжистого, крытого зеленым сукном стола стоял крутолобый, чуть выше среднего роста седой комбриг — на черной петлице мутно-рубиновый ромб. Комбриг смотрел на нас молча, проводя внимательным взглядом чуть прищуренных глаз по нашему колыхающемуся строю. Так мы стояли долго. Наконец, Петька, шагнув к стулу, присел. Военком чуть дрогнул бровями и вполголоса щелкнул:

— Встать!

Именно щелкнул. Было в его произношении что-то от кнута. Петька вскочил и непроизвольно вытянулся по стойке «смирно».

— Вольно, — сказал военком. А когда мы задвигались, зашел за стол и сел в кожаное кресло. Сел так же, как и стоял — чуть подавшись вперед широкой грудью. Правел растопыренной ладонью по негустым своим волосам, спросил грубовато: — Ну, рассказывать будем или как? — Заглянул в лежащую на столе бумажку, поинтересовался: — Васин Виктор кто?