Закон-тайга

Вениамин Петрович держал в руке только что сполоснутый толстый, не умещавшийся в ладони корень ядовитого веха и искал взглядом разделочную дощечку — прежде чем заложить в гербарий, корень цикуты разрезают вдоль, чтобы обнажить поперечные перегородки. Дощечка куда-то исчезла. По крайней мере, на глаза Вениамину Петровичу она не попадалась. Неловко ворочая головой, он озирался, морщил лоб и беззвучно шевелил губами. На фоне неизбывной красоты его коренастая фигура показалась мне случайной, так же как случайными показались его действия. И медленные повороты головы, и шевелившиеся губы, и, наконец, полусогнутая мускулистая, с детскими сухими пальцами рука, сжимавшая сочащийся водой корень цикуты — все вместе взятое оскверняло задумчивую прелесть вечера.

— Да куда же она запропастилась? — Вениамин Петрович, видимо, отчаялся отыскать дощечку самостоятельно и смущенно взглянул на Эльку. — Надо, понимаете ли, резать, а дощечка затерялась. Вы не помните, куда я ее?.. — В этот миг взгляд его посуровел, а выражение голоса стало официальным: он увидел в руках у Эльки ромашки. Вскинул голову, будто после удара в подбородок, и брезгливо поморщился. — Откуда это?

— Что? — не поняла Элька и мигом оглядела себя испуганно. Ничего не увидела и повторила спокойнее: — Что?

— Да вот это. — Вениамин Петрович, не меняя брезгливого выражения, ткнул кулаком, сжимавшим цикутный корень, в Элькин букетик.

— Ромашки, — тихо сказала Элька и тут же быстро поправилась: — Поповник. Вон на той террасе, — она кивнула головой в сторону террасы, заросшей березовой молодью. — Его там — ковер. Литовкой косить можно. Красиво до чего…

— Вы ботаник или живописец? — Вениамин Петрович прищурил глаз и поджал губы.

Элька молчала.

— Я вас спрашиваю, Эльвира Федоровна: кто же вы, наконец, художник или ботаник?

— Ботаник, — неуверенно отозвалась Элька, подумала секунду и совсем уже определенно повторила: — Ботаник же, конечно. Почему художник?

— Потому что это по их части, — кивок на букетик. — А для ботаника поповник — следствие бесхозяйственности. Что он, что это, — кивок на корень цикуты. — Поповник даже хуже. Именно так… Зря вы, Аркадий Геннадьевич, пожимаете плечами. Где гибнут кормовые травы, там селится поповник. А вы — букетик. Плакать надо, что там, — кивок в сторону террасы, — с литовкой ходить можно. Ну для чего это, ответьте, пожалуйста? Ну вот ромашечки эти самые — зачем вы их нарвали?

— Нам, — чуть шевельнула губами Элька.

— Для чего, для чего? — не расслышал Вениамин Петрович.

— Нам. Поставим букетик в банку… — погромче ответила Элька и побледнела.

Матвей кашлянул, и мы переглянулись. Не знаю, как поступил бы Вениамин Петрович, если бы не заметил нашей реакции. Но он ее заметил и мгновенно охладился.

— Я считал вас, Эльвира Федоровна, серьезным человеком…

— А она оказалась обыкновенной женщиной, — Матвей воспользовался паузой в разговоре.

— Обыкновенные женщины нянчатся с детьми. Дома. В экспедицию ходят научные сотрудники, — с холодным достоинством ответил Вениамин Петрович и, будто Матвея уже не существовало, повелительно сказал: — Бросьте эту штуку подальше и помогите мне, пожалуйста. Куда же она все-таки задевалась?..

Но Матвей существовал и не мог допустить, чтобы с этим не считались.

— Дорогой шеф, я представляю вас в роли вздыхателя. Ночная серенада «Повысим-ка количество надоя молока». Дрожащая рука сжимает букет. Эспарцет и люцерна. С добавкой тимофеевки. Вы никогда не пропадете с голоду, шеф. Не получится настоящей ученый — всегда можете переквалифицироваться в скотника.

— Судя по уровню ваших шуток, я уже переквалифицировался, — пожал плечами Вениамин Петрович и тут же вспомнил: — Эльвира Федоровна, дорогая, не трудитесь. Она у меня в папке. Ну надо же…

1:0 в пользу шефа. Это ясно. Если хочешь сравнять счет, надо найтись. Если не нашелся — промолчи. Но ни в коем случае не следует отвечать только для того, чтобы ответить. Матвей не внял этой мудрости.

— Шутки на уровне ответов.

— Бр-р. — Вениамин Петрович поморщился еще более брезгливо, чем тогда, когда глядел на ромашки, и припечатал Матвея совсем небрежно: — Остроумие в рамках «сам дурак». За такое остроумие надо бить подсвечниками.

— И вы, конечно, не бьете, потому что поблизости нет подсвечников?

Матвей, Матвей родненький. Эвон куда тебя понесло. Давай, милейший, охолонись. Ты свои ворота вовсе без защиты оставляешь. Шеф выиграет на совсем легких мячах. Он просто промолчит, и будет 2:0.

Шеф промолчал. Раскрыл папку, вынул дощечку, присел на корточки. И ножичком по корню, по корню.

— Эльвира Федоровна, обратите внимание, как обрабатывается корень веха ядовитого.

Элька зашла между Вениамином Петровичем и Матвеем, с подчеркнутым вниманием склонилась над дощечкой. Посмотрела, как Вениамин Петрович орудует ножичком, и обернулась к Матвею. На него посмотрела своими широко открытыми глазами. Удивилась: