Закон-тайга

Вертолет вывернулся из-за скалы боком и с ходу обрисовал всю свою неприглядность. Я преклоняюсь перед неприхотливостью и работоспособностью вертолетов и в то же время не могу избавиться от чувства, если хотите, какой-то эстетической неудовлетворенности. Кажется мне вертолет этаким воздушным уродцем — и ничего не могу с собой поделать. Я люблю прямую стремительность линий, а тут на тебе — ползет по высям этакий пузатый, обстоятельный инвалид, унижает самолетное совершенство. Будто выхватили из воды гигантского бычка-подкаменщика, воткнули ему вместо верхнего плавника огромные лопасти и пустили на волю-вольную. Летай, мужик, трудись, хватит тебе в морях бездельничать. И летает мужик, и трудится, а все по-прежнему бычок бычком. Спереди на него смотреть еще туда-сюда, а вот сбоку… Словно выполняя мое желание, вертолет развернулся к нам грудью, чуть приопустился к реке и пошел прямо на нас.

Элька, по-прежнему задрав голову, машет рукой и что-то кричит. В размеренном рокоте, заполнившем нашу долину, я не разбираю, что. Полощутся на ветру кусты тальника, волнуется, припадает к земле трава, и хотя ветер еще до нас не дошел, я мысленно ощущаю его прикосновение и слежу, слежу за набегающей водяной рябью. Вот рябь доходит до меня, и тела касается едва ощутимый холодок, а за рябью идет нарастающая волна, и вокруг меня все остывает, будто кто-то заслоняет ясное солнышко. Я подношу ладошку к глазам и смотрю на вертолет. В марках этих машин я не разбираюсь, но та, что над нами, совсем не из гигантов. За стеклянным ее лбищем я вижу двоих, и кроме там, наверное, поместиться некому, потому что чуть дальше располагается ось большого винта. На тощем вертолетьем хвосте отчаянно крутится маленький винтик. Напоминает он мне этакого усердного лизоблюда, который, попав в полосу зрения большого начальства, становится не в меру старательным и расторопным.

Пролетела машина, ушла за скалы. Поднялась трава, угомонились кусты, вода остепенилась и приосанилась. Снова вокруг меня тепло и естественно. Вроде миг назад никто и не вмешивался в природное торжество. А Элька растерянно смотрит вслед промелькнувшей цивилизации, и руки ее безвольно висят вдоль тела. Мне хочется подтрунить над ней, но глубиной души я понимаю, что ей это будет очень неприятно, и вместо шутки говорю сочувственно:

— Я понимаю тебя, Элька. Очень обидно, когда ждешь внимания, а оказывается, что все о тебе забыли и никому ты вроде не нужен.

Элька кивает головой и задумчиво говорит:

— Верно, Аркашик, это здорово обидно. — И тут же вытягивает шею. — Он обратно летит!

На лице ее восторг, ожидание и еще что-то, что я понимаю, но объяснить не могу. Наверное, это благодарность людям, которые в сути своей все-таки добры и отзывчивы, хотя иногда и кажется иное.

Теперь уже ясно, что вертолет летит к нам, и поэтому я, как само собой разумеющееся, воспринимаю его снижение и, помогая Эльке, усиленно тычу пальцем в местечко, которое мне представляется наиболее ровным и пригодным для посадки. Летающий бычок останавливает полет как раз над этой площадкой, зависает на несколько секунд неподвижно, будто не решается расстаться с воздухом, потом вздрагивает и медленно-медленно снижается. Четырьмя своими лапами он вцепляется в землю уверенно и надежно. Некоторое время несоразмерно огромные лопасти ротора борются с воздухом, потом заметно слабеют и наконец обвисают безжизненно, как изогнутая ветром трава. Бросая мне в лицо солнечные зайчики, раскрывается застекленная дверца, и на землю спускаются двое. Оба в форме. Один летчик. А вот другой мне непонятен. Моряк не моряк, речник не речник. Фуражка вроде бы и с «крабом», но облика водника как-то не чувствуется. Осанка не та, хотя и болтается у него на груди бинокль, а через плечо перекинута планшетка.

Элька уже около прилетевших и, в грош не ставя наше экспедиционное достоинство, взахлеб тараторит:

— Ой же, как здорово, что вы прилетели! Вы к нам от кого? От Городошникова. Это хорошо, что нас не забывают!

— Никто не забыт, ничто не забыто, — загадочно отвечает тот, что с «крабом», и моментально изменяет интонацию на требовательную. — Туристы? Откуда? Рыбки захотелось, да?

Элька опешила и переводит огромные свои глаза с «краба» на пилота, с пилота на «краба». Пилот откровенно оценивающе смотрит на Эльку, а «краб» наседает:

— Кто такие? Откуда? Ясно — нет?

— Так вы не от Городошникова? — растерянно спрашивает Элька и обращается ко мне: — Аркаша, они не от Городошникова.

Я встряхиваю головой, закидываю назад мокрые волосы, ищу в уме подобающий моменту солидный вопрос, но найти не успеваю. Вмешивается шеф. Я не заметил, как он и Матвей появились рядом с Элькой. Видимо, они слышали разговор, потому что шеф холодно спрашивает:

— В чем дело, что здесь происходит?

— Кто такие?.. — чувствуя в шефе главную фигуру, «краб» еще более суровеет. — Откуда?

— Простите, это я вас опрашиваю: кто вы и откуда?

— С неба, — простодушно вмешивается Матвей. — Летели, летели и — сели. Сидели, сидели, нас съели…

— Матвей Васильевич, — укоризненно говорит шеф и выжидающе смотрит на «краба».