Закон-тайга

Однако цирюльный прибор потребовался Чалому вовсе не для незамысловатой хирургической операции — к огромному облегчению его товарища. Взяв «Огонек», Иннокентий принялся аккуратно резать картинки на равные части, то и дело сравнивая края. Затем, немного пожевав хлеб, сделал клейстер; когда картинки с изображением передовиков производства и знатных доярок были обклеены с «рубашки» листками серой бумаги для цигарок-самокруток, у опытного блатного получились настоящие игральные карты. Ровно тридцать шесть, как и положено, — правда, не роскошные «Атласные», которые обычно продаются в Хабаровске, в киосках «Союзпечати» да на рынке, но все-таки лучше, по мнению Чалого, чем вообще никакие. Даже намного оригинальней: заслуженные доярки и свинарки были дамами, а знатные шахтеры, механизаторы и передовики производства — королями и валетами (блатной, послюнявив ртом химический карандаш, нарисовал соответствующие символы масти и достоинства).

— Ну что — хватит яйца чесать, давай лучше выясним, кто чего стоит, — опытный блатной кивнул подельнику, — давай, давай…

Кто-кто, а Малина знал, чего стоит в «катании», то есть в карточной игре, Чалый, — скривившись, словно выпив натощак стакан денатурата, он произнес:

— Да чего выяснять…

— Сыграем, что ли?

— Да как с тобой играть, Чалый, если у тебя в колоде восемь тузов и двенадцать королей?! — обреченно спросил москвич.

— Сколько надо, столько и есть, — ухмыльнулся Астафьев, — давай, давай, когда человек тебе дело предлагает. А что так сидеть — баб ты не привел, анаши не достал, «адик», — Иннокентий имел в виду одеколон, — кончается, делать все равно нехрен.

Малинин, наученный горьким опытом, решил пока не напоминать о плане — это многозначительное понятие могло быть истолковано превратно.

Он осторожно поинтересовался:

— А во что?

— Ну, можно в буру, можно в храпа, можно в очко, — ухмыльнулся Астафьев. — Очко — это игра такая, это не то, что ты подумал. Ну, надо набрать двадцать одно. Знаешь, знаешь, — упредительно сказал он, видя, что Малина хочет отвертеться от «катания» под предлогом незнания игр. — А не знаешь, так я тебя научу…

Да, наверняка в тот вечер не стоило Малинину садиться играть с Кешей — спустя три минуты он проиграл сапоги-"прохоря", спустя еще три минуты — клифт, то есть бушлат-телогрейку, спустя еще минуту — нательную фуфайку и рваные рукавицы.

Ну, а через двадцать минут москвич был раздет до исподнего.

Чалый, довольный собой, деланно-равнодушно смотрел на гору грязной одежды и на Малинина — тот, синюшный, покрытый гусиной кожей, жался грязной спиной к заржавленной "буржуйке".

Перетасовав карты, Астафьев неожиданно ласково произнес:

— Ничего, Малина, в жизни всякое бывает… Сегодня ты мне проиграл, завтра — я тебе. Судьба, бля, она ведь, как баба, знаешь, завсегда предает. Стерва переменчивая. Давай еще…

С этими словами он тасонул колоду и небрежно бросил ее на пол.

— Что? — в ужасе отшатнулся Малина и, задев локтем раскаленную бочку, тут же вскрикнул.

— Ну, я же говорю, что судьба переменчива. Что — может быть, отыграешься?

— Да что ты… Как я по тайге босиком, в одних трусах и без портянок пойду? Я же не генерал Карбышев! Нет, не хочу!..

— Если не захочешь — будешь у меня красным командиром Лазо, — как бы невзначай бросил Астафьев, многозначительно и зловеще кивнув в сторону докрасна раскаленной бочки, — которого японцы живьем в паровозной топке сожгли. Да ладно, че ты, в натуре, заладил, как целка-невидимка: "не хочу, не хочу", — перекривлял он последние слова подельника. — Давай…

— Так ведь все проиграл. Ставить-то мне на кон нечего, — вздохнул Малинин, думая, что теперь его злоключения закончатся.

— Ну, а мы на что-нибудь другое… — осторожно напомнил Чалый.

— На что?

— Ну, а ты сам, сам придумай, — хитро подмигнул Астафьев. — А как придумаешь — так и мне сразу же скажешь.

— Ни на что с тобой я играть не буду, — твердо заявил Малинин.

— А "на просто так" согласен? — вкрадчиво спросил Чалый.

То ли Малинин был закошмарен до последней степени, то ли верил еще в остатки благородства подельника, то ли действительно в мыслях думал отыграться, но он согласился.

А зря ведь. На блатном жаргоне слова "просто так" означают "на очко" — то есть на гомосексуальный акт, при этом пассивным педерастом, естественно, становится проигравшая сторона…

— Ну, давай, что ли, — Малинин с шумом выдохнул из себя воздух.

— Я тебе даже фору дам. — Татуированные руки Иннокентия принялись ловко тасовать колоду.

— Что?

— Ну, ты ставишь свое "просто так", а я — твои сапоги, — предложил Чалый; при этом он наклонил голову, чтобы партнер по игре и будущий — по педерастии не заметил его хитрой улыбки.

Наверняка москвич почувствовал подвох — тут бы ему поостеречься, но, как говорится, "жадность фраера погубит". К тому же в одних трусах Малинину было очень зябко и холодно…

— Тяни, — предложил Чалый, аккуратно пододвигая колоду.

Малинин вытянул валета бубей — это был, если верить надписи под фотоснимком, какой-то знатный механизатор колхоза "Путь Ильича".

Следующий тянул карту Чалый — он мельком взглянул на нее и положил перед собой.