Закон-тайга

Конечно, многое оставалось неясным: как, почему в руки бандитов попал новый совсекретный вертолет? Кто помог им? Кто, в конце концов, сидит за штурвалом? В том, что это был непрофессионал, опытный Каратаев не сомневался.

Но теперь ему было не до размышлений. Надо было как можно скорее сделать главное — во что бы то ни стало обезвредить распоясавшихся негодяев…

* * *

Примерно в то самое время, когда артель мирных приисковиков-старателей методично уничтожалась Чалым, смотрящий строгой зоны Астра наконец-то закончил просмотр любимого фильма. Работа замечательного испанского режиссера настроила вора на философские размышления, особенно та часть, в которой один из главных героев читает лекцию о вреде алкоголя и пользе наркотиков.

Пахан, развалившись в глубоком кожаном кресле, щелкнул кнопкой пульта дистанционного управления: изображение на огромном экране, собравшись в одну точку, мгновенно исчезло.

Да, именно теперь, как никогда прежде, вора-интеллигента тянуло на обобщение действительности. Взяв со столика растрепанный томик Шопенгауэра с закладкой посередине, Астра раскрыл его и, усевшись поудобней, принялся читать, едва шевеля губами:

— "Любовь — это слепая воля к жизни. Она заманивает человека призраками индивидуального счастья и делает его орудием своих целей", — произнес вор в законе любимую цитату немецкого философа и причмокнул губами. — Да, хорошая мысль, надо бы запомнить…

Уважаемый вор, разнеженно листая книгу, вспоминал, как впервые влюбился по-настоящему. Ему, только-только откинувшемуся с «малолетки», знакомому лишь с примитивным онанизмом да активным петушением сверстников, было всего семнадцать, ей — тридцать четыре, и за ее татуированными плечами было уже три серьезных судимости: грабеж, мошенничество и еще один грабеж. Она была толста, неряшлива и откровенно безобразна, ее отвисшие желтоватые груди с размытыми, нечитаемыми татуировками навевали мысли об ушах породистого коккер-спаниеля, но он, восторженный и романтический юноша, все равно любил ее: ведь она сделала его мужчиной, открыла его глубинную сущность — сущность мужчины и сущность вора…

— "Где ты теперь, и кто тебя ласкает, поганый мент иль грозный уркаган?" — строчкой из старой блатной песни спросил сам себя пахан, но так и не вспомнил продолжения.

С тех пор у Астры было множество женщин, разных возрастов, цветов кожи, разной степени красоты и глупости, наглости и лицемерия — попадались отсидевшие и еще несудимые, татуированные и нетатуированные, молодые и старые, с относительно нормальной грудью, с грудью отвисшей и вообще без оной. Петухов он в счет не брал, не считая их даже и за женщин.

— …она заманивает человека призраками индивидуального счастья…" — проникновенно прошептал пахан. — Как все-таки умно сказано. И как жаль, что этот Артур Шопенгауэр уже умер, так и не познакомившись со мной!.. Я бы объяснил ему такое…

Что именно объяснил бы великому немецкому идеалисту великий российский вор — неизвестно: или бы объяснял, чем отличается «рамс» от косяка, а «лепень» от клифта, или же показал бы свою первую серьезную философскую работу — "Влияние современной пенитенциарной системы на экзистенциальное осмысление действительности" — неизвестно, потому как размышления обитателя «курортной» хаты БУРа прервал звонок сотового телефона.

— Алло, — послышалось привычно-мурчащее, и Астра, подавив в себе тяжелый безотчетный вздох, переложил трубку в другую руку. — Братан, привет, как поживаешь?

Звонил Тихий, он же Александр Валерьевич Малой — есть такой народный депутат Государственной Думы, заместитель председателя думского комитета по разработке нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, а так же известный московский вор-авторитет, тесно связанный с одной из подмосковных группировок.

— Твоими молитвами, — сердечно произнес в ответ осужденный абонент. — А что так рано? Мы же договаривались, что связь по вечерам… Ты ведь по утрам делами занимаешься.

— А до нас в Думе слухи дошли, будто бы менты поганые тебя на «козлодерку» кинули, — принялся объяснять причину неожиданного звонка вор-депутат.

— Да чтоб они сдохли, — поспешил успокоить Астра звонившего. — Я тут прилично кочумаю.

Но депутат, хотя и не был делегирован в Думу от местного избирательного участка, все равно продолжал беспокоиться о пахане:

— "Марамойки" не беспокоят? «Мусора» не гнут? Ведут хоть себя хорошо? Уважают? А то у нас в Москве по поводу ваших дальневосточных краев слух нехороший идет — мол, бычье это рогатое, ментяры хреновы, совсем оборзели, нет от них житья уважаемым людям… Так как там у вас — порядок?

— Порядок… — Нехорошая улыбка зазмеилась на тонких губах узника БУРа — он сразу же вспомнил о Герасимове, так некстати полезшем не в свое дело, но по понятным причинам решил отложить разговор о хозяине на потом.

Тихий продолжал:

— А ты сам? Как здоровье? Все ли нормально?

— Да так… — неопределенно ответил пахан.

— А чем занимаешься? По-прежнему философия, да? — Из трубки донесся дружеский смешок.