— Они — не враги. Их как предателей судят. Но и это… — оглянулся бригадир на охрану, занятую своими разговорами. — И это ложь! Такое придумали тыловики. Война не бывает без пленных и потерь. Иль те мужики из твоей деревни сами на чужбину поехали? Ты же рассказывал! Выходит, они тоже враги народа.
— Ты, Трофимыч, полегче. Одно дело угнанные, другое — пленные.
— А не один ли это хрен! — раздался голос из-за Санькино- го плеча.
— Не один. Пленный оружие имел. Должен был защищаться. А угнанный только вилы да лопату. Что мог сделать?
— В плен попадали чаще тяжело раненные. Калеки. А угнанные — здоровые люди. Но ни те, ни другие не виноваты в случившемся, дело в том, что не научились мы людей беречь.
Горькая складка прорезала лоб Трофимыча, он замолчал, уставившись в костер невидящими глазами.
Руки ухватили мокрый снег. Сдавили, стиснули. Словно он был виноват во всех бедах человеческих. Капли стекали меж пальцев на землю припоздалыми слезами.
Вернуть бы прошлое! Да только это сделать никому не удавалось.
Трофимыч молчал. Сцеплены лишь кулаки. Их студил талый снег. Давно бы пора забыть, смириться. Но это значит — не жить…
— Ты, бугор, наверное, прав. Но и то частично. Ведь пленные — мужики, солдаты. А угнанные — дети да бабы. Есть же разница! — не успокаивался Санька.
— Раненые, контуженые уже не вояки. Они беспомощнее детей. Да и в плену над ними издевались. Слыхал я всякое. И не тебе, сопляку, их судить, обзывать гнусно. Не нюхал ты пороху, не был на передовой…
— Ну, ты был! А толку? Не лучше меня нынче. Тоже — враг народа. Чего гоношишься?
— Ты меня с собой не равняй, поживи с мое, тогда узнаешь, почем что, — оборвал Саньку Трофимыч.
— А за что ты тут паришься?
Взгляды всех впились в бригадира. Этот вопрос ему никто не решался задать в лоб.
— Голосовать отказался. Наотрез. И сказал об этом в военкомате. Не стал молчать, — выдохнул Яков. У охранника кружка из рук выпала от неожиданности, звенькнула на снегу.
— Пошто не голосовал? — удивленно разинул рот бывший священник Харитон.
— Долгая история, — отмахнулся Трофимыч.
— А мы не торопимся, — поспешил заверить Санька, оглянувшийся на притихшую охрану.
Бригадир подкинул сушняк в костер. Ветви взялись ярким пламенем. Огнем, как кровью, налились. Зашевелились, как живые, и, отдав тепло людям, рассыпались в пепел.
— Был у меня в батальоне солдат. Отчаянный парень. Храбрец, смелчак, каких мало. Он саму смерть за шиворот держать не боялся. И веселый! От того, что жизнь любил. И было за что. Дома его жена с сыном ждали. Он верил, что после победы вернется к ним и заживет с семьей лучше прежнего. Потому спешил, торопил победу. Домой ему скорее хотелось вернуться. А кому того не хотелось? — махнул рукой бригадир.
— Ну и что дальше-то? — спросил Харитон.
— Мы с ним от Сталинграда до Варшавы каждую версту своими ногами прошли. С боями. Сколько атак, сколько побед — счет потеряли. А в Варшаве… Не повезло. Остался без ног наш Степан. На мине подорвался. Отправили его в госпиталь, в тыл. А мы с боями дальше. Думал, не свидимся с ним. Но вернулся я в свой Воронеж и на третий день слышу: окликнул меня кто-то. Оглянулся. Вижу — человек на катках. Безногий. Сам себя руками ко мне подкатывает. Вгляделся. Степан! Непривычно, страшно стало. Раньше он всех утешал. А тут — полмужика на деревяшке. Заросший, весь в заплатках. И просит: «Помоги, командир, третий день не жравши. Не отступись от меня ради прошлого…»
Голос Трофимыча сорвался на хрип. Он умолк, уставился в костер невидящими глазами. И снова память унесла его в те годы. В пропахшие порохом сырые окопы на передовой линии. Там был враг, там все было до предела просто и понятно. Непонятное случилось потом.
— Оказалось, жена не приняла его таким, — сказал Трофимыч. — Целую зиму наш Степан жил в подвале разбитого дома. Пособие копеечное, смешное. На него не то что мужику, никому не прожить. Сколько болел, сдыхал от голода — не счесть. Вот я и притащил его в военкомат. Со всеми пожитками. А их у него — полведра наград. Ордена и медали. За бои. Некоторые уже мародерам за кусок хлеба спустил. Ну и говорю я представителям власти: мол, помогите, вас он тоже защищал. Вначале выслушали меня. А потом ответили, что много нынче таких, страна в разрухе, понимать должны. Теперь здоровые нужны. Кто умеет строить, создавать. Ваш солдат получает пособие, определенное властями. Условий нет? Так у нас дети без крова живут. А они — наше будущее. За вчерашний день — спасибо. Он наградами отмечен. А нынче — ничем не можем помочь…
— Мать их… сука облезлая! — ругнулся Санька.