Закон - тайга

— Это ты за него умирал. С тем никто не спорит. А вот он тебя отблагодарил сроком. И не только тебя. А и нас. Всех. Не ты один в него верил. Да толку от того! — вздохнул Сашка.

— Молод ты о таком рассуждать! Я знаю, что в нашей беде не Сталин виноват. А доносчики! — вспылил Яков.

— А в зону кто тебя упрятал? Кто поверил доносам на фронтовиков? Кто сроки впаял такие? — возмутился Костя.

— Хватит орать на ночь глядя! То-то осмелели! Погодите, кто на смену заступит! Может, в тыщу раз хуже, — предупредил Генка.

— Уже терять нечего, — вякнуло от угла. И тут же у порога палатки послышался голос охранника:

— Чего галдите? Иль про отбой забыли? Будете завтра, как мухи вареные, по тайге ползать! Спать сию минуту! Не то живо протрясем на прогулку…

Когда охранник ушел, Харитон сказал тихо:

— Видите, как нахально держится. Значит, не ждать нам перемен. Охрана всегда по ветру нос держит. Не будет у нас просвета.

— Охрана — в тайге. А политики — в Москве. Охране прикажут — выполнит. Откуда она может знать, что ждет нас завтра? — не согласился Тарас.

Завтрашний день не принес ничего нового. Так же, промокнув под дождем, валили лес люди. Старый бульдозер увозил с делянки, надрывно кашляя, пачки хлыстов.

Вот только вечером у костра мужики осмелели. Не оглядывались поминутно на охрану. Говорили в полный голое.

А когда к огню подсел старший охраны, Трофимычу и вовсе осторожность изменила:

— Вот вы давно, я чувствую, работаете в этой системе, много ль политических, таких, как мы, охранять вам доводилось?

Костя даже голову в плечи вобрал от такого дерзостного вопроса, предполагая, какая брань посыплется на головы всех за подобное любопытство. Но охранник — его словно подменили! — оглядел всех тусклым взглядом, ответил, трудно выдохнув:

— Очень много. По всему свету. И только тут, в Трудовом, впервые столкнулся с политическими условниками. Я поначалу даже не поверил. Ведь вашего брата от звонка до звонка в камерах держат. Иль на работах. Но таких, где ни одна живая душа не выдержит. Вас мало на волю выходило. И я еще вчера думал, что не зря политических так содержат. Не верил никому. Но вот Вася… Не сам по себе такой уродился. Правильным был. Без изъянов. Отец воспитал его. А и отца — к ногтю… Знать, осечка везде случается и кривизну дает. Выходит, не всех верно судят. Не всякая судьба правильно решается.

— Вы всю жизнь в охране? Иль были на войне? — спросил Илларион.

— Воевал. Под Сталинградом. Там контузия. Отправили в тыл. Сначала в Магадан…

— А как сюда попали?

— Сам попросился. Там в зоне несколько моих сослуживцев оказались. С кем вместе в те дни. Не смог я… Написал рапорт о переводе. Удовлетворили…

— А за что однополчан ваших осудили? — спросил Яков.

— Да за то, что мнение свое не скрыли. Сказали штабным, что победу нельзя считать победой с таким числом жертв, что людей беречь надо. Иначе, мол, и светлый день встретить станет некому. Нельзя ошибки стратегов и командиров человечьими жизнями затыкать. То не победа, где нет живого победителя. Их назвали вражьими агитаторами, трусами, шпионами. И в Магадан… Чтоб солдат не смущали. Не мешали б'воевать. Конечно, все это брехня. Не были они предателями. Все мы это знали. Но штабники всегда боялись думающих. Им нужны были те, кто выполнял приказ, не сомневаясь.

— Это верно, — вздохнул Илларион.

— Я в рапорте умолчал об истинной причине. Сослался на климат. Попросился на Сахалин. Знаю, останься я там — не сдержался бы. Значит, одним зэком стало бы больше, — умолк охранник.

В эту ночь ему не спалось. Сам не знал, с чего это он разоткровенничался, разговорился с условниками.

Едва прилег, перед глазами снова встали ребята, танковая бригада. Свой экипаж. С ними закончил ускоренные курсы танкистов на Урале. С ними принял первый танк. Его подбили во втором бою. И все же удалось тогда выскочить, повезло выжить, уцелеть. Не отползали, а бежали в полный рост от горящей машины. К своим. Снаряды рвались совсем рядом. Сыпались в окоп. Не глядя. И снова повезло. К своим попали. И в ту же секунду взорвался их танк. Кто-то поздравлял со вторым рождением. А штабники пригрозили — мол, после боя разберемся, как это вы машину загробили, а сами живы?

Но бой был проигран. И не только их танк взорвался в тот день. Не до обсуждений и разборок было. Всяк старался уцелеть. Может, потому и пронесло грозу. Да только было над чем тогда задуматься.

«Спать, спать», — уговаривал он себя.

Но сон не шел. И память снова возвращала, отбрасывала, словно взрывом, в те годы…

На войне, как в тюрьме, человек проверяется куда как быстрее, чем в обычной жизни.

Неделя в продрогшем танке. Без воды и еды. Выйти, выскочить — невозможно. Сознание мутилось. Смертельная усталость одолевала. Она была сильнее человека. Но бои не прекращались.