Горилла был уверен, что так и проживет весь век, как настоящий вор, не нарушив закона. Но судьба, словно подслушав, наказала за самоуверенность. И законник безнадежно влюбился.
Он торчал у магазина часами, ожидая, когда жившая по соседству Ольга выглянет в окно либо выйдет по воду.
Случалось, ждал напрасно. И тогда всю ночь не мог уснуть.
Горилла понял, что с ним случилось, когда наступила весна и последние заморозки, пощипывая оживающую тайгу, подталкивали фартового.
Вот так однажды, не поспав ночь, чуть свет прокрался в тайгу следом за Ольгой. Осторожно ступая след в след. Будто на дело в одиночку навострился. Только без кентов. В этом деле они не хевра…
Чего хотел от бабы? Зачем плелся за нею? Сам не знал. А Ольга шла, не подозревая, что в нескольких шагах от нее крадется фартовый.
Она погладила мимоходом елку-подростка по кудлатой макушке, поздоровалась с березой, как с подружкой, за хрупкую руку, потрепала по плечу куст можжевельника, улыбнулась рябине, лимонник оглядела придирчиво, ветку его перекинула на пихту.
Горилла терпеливо ждал, пока Ольга отсаживала от многолетней березы подросшие саженцы к клену. Потом, разбив лопатой гнилой пенек, засыпала его землей. У куста аралии обрезала сухие ветки, мешавшие молодым. Обкопала боярку, подморозившую поверхностные корни. И лишь в полдень присела отдохнуть на развесистой коряге. Развернула кулек с обедом.
Хлеб да кусок вареной рыбы. Бутылка воды. Вот и все, что поставила перед собой. Горилла даже вздохнул: стало жаль бабу.
Его кенты куда как сытней держали. Хотя он в жизни ни разу не брал лопату в руки.
А Ольга ела торопливо, будто ее кто в шею гнал. И Горилла не выдержал. Вышел из зарослей, окликнул негромко:
— Ольга!
Баба оглянулась. Рот едой забит. Глаза округлились от страха. Не ожидала. Испугалась. Одолела икота.
— Да ты не бойся…
— Сгинь, нечистый! Чур меня! — крестилась баба, отступая от Гориллы спиной.
— Не черт я! Обычный, как другие. Давно ты мне приглянулась.
— Сгинь, проклятый! — сцепила баба кулаки.
— Оленька, Одя, не пугайся. Ну зарос я малость. Так побреюсь. Не линяй от меня. Не трону! Клянусь. Век свободы не видать, коль обижу. Не смывайся, краля моя, — просил Горилла, пустив в ход все свое красноречие и обольщавшие других улыбки. Но Ольга будто ослепла и оглохла.
Резко развернувшись, бросилась в глухомань, не глядя под ноги.
Горилла за нею вприпрыжку понесся. Всамделишным чертом пеньки перемахивает. Не приведись кенты бы увидели! Глазам не поверили б.
Баба споткнулась о корень ольхи. Упала. Юбка ноги открыла до задницы. Фартовый обалдел. Кинулся к бабе, как голодный зверь. Зацеловал ее всю. Облапил. Грубыми ладонями всю бабу истискал.
Ольга вырывалась, отбивалась как могла, сколько сил хватило. Била по лицу. А мужик не обижался. На пощечины не серчал. Целовал Ольгу в глаза и губы. И баба увидела вдруг его глаза — совсем не злые, серые с лукавинкой, они смотрели на нее с восторгом. Но упрямо, по-мальчишечьи.
— Да отстань же, гад! — попыталась оттолкнуть баба, но упала на спину. Горилла тут же налетел. Расстегнул кофтенку. И впервые увидел тело непродажной, некрашеной. Кожа белая, бархатная.
Эх, увидела бы та, поронайская, от злости взвыла бы. Не нужно было ухищрений и злых слов…
— Ведь обещал не трогать, не обидеть, — сдавалась уставшая баба.
Горилла не слышал. Он добился своего. Он слишком долго страдал и выслеживал ее. Он долго желал ее. И теперь какие слова могли отрезвить вспыхнувшее чувство?
Нарушил закон? Но в чем? Не сильничать? А он и не брал ее силой. Ольга сама решилась. Бабья природа верх взяла. И Горилла, почуяв взаимность, до темноты не выпустил Ольгу из тайги.
Лишь в глубоких сумерках вернулись они в Трудовое разными тропинками, условившись завтра утром встретиться вновь.
Фартовый заснул тут же, как подкошенный, едва голова коснулась подушки. А утром, едва начало светать, уже ждал Ольгу на обусловленном месте.
Он издалека увидел ее. Баба шла осторожно. С оглядкой. И Горилла, спрятавшись за кустом, обхватил Ольгу, едва она поравнялась с ним:
— Милашка ты моя. Прихиляла. Иди ко мне. Не бойся. Твой я. Чего хмуришься? Иль обидел кто?
— Не надо. Хватит. Побаловал и будет, — отталкивала баба, боясь собственной невезучести, первой неудачи. Но отделаться от Гориллы не так просто. И законник, не уговаривая долго, схватил Ольгу на руки, унес подальше от тропинок и полян.
Кружила весна головы людям, наряжая тайгу в вешний наряд. И вскоре в селе прошел слух, что лесоводиха крутит любовь с условником. Да не с работягой, а с самым что ни на есть прожженным вором, даже законником. Что если раньше они в лесу любились, то теперь она, бесстыжая, привела его в дом, к детям, чей отец в войну погиб.
А Горилла и впрямь освоился в доме лесоводихи. Только теперь его свои кенты не узнавали.
Постригся, побрился фартовый. В чистых рубахах стал ходить. Брюки отглажены. Носки и те каждый день меняет.