Закон - тайга

Ксения покрикивала, торопила их, заставляя шустрить и без того взмокших мужиков.

К вечеру не только магазин, склады и подсобки, крыльцо, а даже вывеска засверкали, отмытые до блеска.

Баба всюду навела порядок. Горластая, она даже фартозых запрягла, заставив выровнять, расчистить дорогу к сельмагу. И подбадривала всех:

— Шевелитесь, трутни сушеные, помогайте! Для себя стараетесь. С завтрашнего дня кормить вас, чертей мореных, буду. Пусть же харчи в чистоте храниться станут. А то, ишь, какую срань развели, по задницу в грязи заросли! Поди, годами тут не убирались!

К вечеру около магазина условники все под веник вычистили.

Дарья видела, как работяги без просьб Ксении помогают ее детям навести порядок в доме.

Гора напиленных и наколотых дров росла на глазах. Из трубы валил дым. Соскучились люди по семьям, вот и помогали приезжим освоиться, обжиться. Вместе все легче.

Кто-то из мужиков погладил вихрастую головенку мальчугана, сына Ксении. Других — на колени, на плечи расхватали.

Дочки старшей стыдятся: следят, чтобы ненароком грязное слово не выскочило, не обидело.

Кто-то цветов таежных принес целый букет. Пионы и колокольчики, незабудки и рябиновые ветки с гроздьями ягод. От них в доме теплее и наряднее.

А Дарье от того грустно. Ее здесь так не встречали. Не было цветов. Ни одной улыбки не проскользнуло. Никто не радовался ее приезду. Встретили настороженно. Оно и понятно. Путные бабы в тагом возрасте одиночками не бывают. А чем Ксения лучше? Тей, что детей имеет. Понятная. Не просто баба, а мать, жена, как у самих условников. Вот и потянуло к привычному, далекому и дорогому.

Пусть и мало знают семью, но ведь в ней все знакомо. Как и должно быть. А Дарья, хоть еще век проживи в селе, лишь для забавы, да и то по бухой,[2] навсегда останется. Хорошо хоть не замаралась ни с кем. С одним лишь Тихоном и жила. Хотя условники давно приписали ей в сожители Дегтярева. Она не отрицала и не подтверждала выдумки. Знала: все равно не поверят.

Нет, она не собиралась знакомиться с новыми жителями села сама. Придет время… «Чего в глаза лезть да навязываться? Своих дел и забот хватает, — закрыла Дарья последнюю банку грибов, заготовленных сегодня уже на зиму. — Еще три таких похода — и грибами на зиму обеспечена. Если только сушить их. Но опять же — где? На чердаке их спереть могут, а для чужих кто стараться будет?» — раздумывала Дарья перед открытой дверью кладовки и услышала сзади:

— Хорошая хозяюшка! С лета о зиме позаботилась.

Оглянулась. Невзрачный мужичонка за плечами стоит. На ее припасы смотрит.

— Чего вылупился? — оттеснила от кладовки плечом.

— Да вот, познакомиться решил. В одном селе жить, знать друг друга будем.

— А мне без надобности! — хлопнула дверью перед носом, истолковав по-своему улыбку человека. — Небось уже налязга- ли в уши? Натрепались обо мне всякого эти проклятые условники. Их водкой не пои, дай кости перемыть бабе! Ничего, и вас обгадят вскоре. Приперся! Сам! Без бабы! Думаешь, так на тебя и позарятся враз! Знакомиться захотел, замухрышка! — злилась баба, убирая со стола специи, банки.

В дверь постучали.

«Кого еще черт принес на мою голову?» — подумала Дашка и, вспомнив предостережение Дегтярева, спросила:

— Кто? Чего надо?

Из-за двери отозвался бабий голос. Соли попросил. Взяла пачку. Сунуть хотела в руки и тут же закрыть. Но не тут-то было. За дверью — условники. На новоселье пригласили. Первое в селе. От имени хозяев.

— Прошу вас, Дарья, не обидеть наш дом и обоссать самый первый угол, какой понравится, — верещал бабьим голосом условник, стоявший впереди всех.

— Пошли, Даш! Все же мы старожилы. Первые землепроходцы здесь. Пожелаем вольному люду добра и счастья! Может, и приживутся новоселы? Чем черт не шутит!

— А я при чем? Идите! Мне они на кой сдались? — радовалась баба в душе, что вспомнили о ней работяги. Не побрезговали, пригласили с собой.

— Ты ведь здесь с нами вместе бедовала. И в тайге тоже… Наравне. Горя не меньше нашего хлебнула. Хоть и баба вроде бы, а выжила. Может, в том где-то и мы помогли. По-плохому иль хорошему заставили все одюжить, — хрипел простывшей глоткой вальщик.

— Не обессудь. Не откажи. Пошли с нами. Докажи, что не совсем зверье, не вовсе уж бесхозные, коль плечо в плечо вместе с нами придешь. Пусть новые не боятся, — просил тощий чокеровщик.

— Ты, Дашка, в сто раз красивей новой бабы! Это я говорю!

Вот мы и вотрем в нос, что не дикие, раз ты тут среди нас без страху живешь, — подал голос тракторист.

— Мы на минуту все. Поздравим их и пойдем. А ты как первая баба — хозяйка Трудового! Без тебя нам никак нельзя, — гундосил бульдозерист.

— Ладно, дайте переодеться. Не пойду же в халате, — согласилась баба.

А вскоре вышла к работягам, ожидавшим ее за дверью. Вместе впервые за все годы они шли в гости к вольным, свободным людям. И Дашке вспомнилось, что когда-то в тайге Никита высказал вслух мечту о вольных жителях в Трудовом. Его осмеяли разом. Никто не поверил, не мог допустить мысли о том всерьез даже Тихон. А ведь совсем немного не дожили.