Закон - тайга

— Неужели, кроме тебя, этим заняться некому? — дрогнула баба.

— Да я не один…

— Береги себя, Семен, — попросила тихо.

Участковый подошел вплотную. Поднял голову за подбородок. Заглянул в глаза:

— То ненавидишь меня, то жалеешь, а на самом деле как думаешь обо мне?

— Такое на бегу спрашивают? — опустила глаза Дарья, уйдя от прямого ответа.

— Пожелай мне удачи, Дашенька. И не злись. Ладно? Я сам на себя частенько злым бываю. Прости за глупое. Но ведь и собака, случается, хозяев к гостям ревнует. Мне, как человеку, такое вдвойне прощается.

— Что ж, всякое слыхивала, но чтоб к портсигару, какого в руки не брала, ревновали, такое впервой! — рассмеялась Дашка.

— Попробовал бы кто-нибудь другой унижать меня, как ты,

уж очень пожалел бы о том. Но тебе, как женщине, все прощаю…

— И на том спасибо, — буркнула Дарья и пошла закрывать входную дверь.

И снова поднялось настроение. Запело на сердце.

«Значит, ревновал. Сам сознался. А разве просто так ревнуют? Нет! Значит, застряло что-то в сердце занозой! Иначе не пришел бы средь ночи! А то ишь ты, работой прикрылся, портсигаром. Да мало ль что может на чердаке оказаться? Я за это не ответчица. Другая причина привела. Она как белый день понятна…»

А участковый шел по засыпающему селу. В окнах домов темно. Спят люди. Нелегка их жизнь.

Да и у него… Сам в себе не может разобраться. После расставания с женой, казалось, ни на одну не оглянется.

На Дашку даже не смотрел. Ну разве тогда, в тот первый день. Черт попутал. Но потом, как увидел ее пьяную в кодле условников, с души воротило. Дашка даже не видела его. Ее лапали, мяли, тискали кому не лень.

Годы прошли, а это помнилось. Изменила ее смерть Тихона, и баба резко бросила пить.

Теперь даже не верится, что была она такою. Но была. Нынче глаз не оторвать от нее. В городе равную ей сыскать трудно.

Дегтярев и в Поронайске нередко вспоминал о ней. Виделось, как идет она павой по селу. Ни на кого не оглядываясь. Гордо. Как только она умела. Лицо серьезное, глаза строгие. Попробуй задень — не рад будешь. Условники за версту обходят. Понимают, хороша ягода, да не по зубам.

Баба с форсом. Но не без прошлого. Женись на такой — стыда не оберешься. Зэчка, ссыльная. А за что? Вот тут и кончатся восторги бабой. И о красе забудешь.

Хотя почему жениться? Он вовсе не собирался заводить вторую семью. Но почему, когда долго не видел ее, начинал искать, скучал по ней? Почему, как мальчишка, готов носить ей воду и дрова даже для бани, лишь бы видеть эти лукавинки в серых глазах, слышать ее смех? Почему, когда не видит Дарью, на сердце бывает тяжело и темно? Почему, когда она зовет, он сам отталкивает бабу от себя? Почему, когда он ей признается, она не верит и хохочет над ним открыто? Почему за все годы они так и не сумели сблизиться, понять друг друга, поговорить по душам? И так остались до сих пор чужими.

«Но ведь любит. Хочет меня. Иначе зачем бы столько тревоги в просьбе беречь себя. Эта баба не бросает слов на ветер. А такое вряд ли кому сказала. Гордячкой ее считают в селе теперь. Недоступной. Оно и верно. Не раз следил за ее домом. Никто глухими ночами не прокрадывался к порогу, не убегал тайком чуть свет. Баба живет одна. И всегда спокойно смотрит в глаза людям. А ведь как подтянулась, любо

глянуть. Особо в синем платье, что плотно облегает фигуру! В нем она только дома бывает. А я ее в окно подсмотрел не раз. Хороша чертовка, любой мужик голову потеряет», — признался себе Дегтярев.

Дашка теперь будто успокоилась. Не вспыхивала при виде участкового. Не искала случайных встреч с ним.

Обдумав в ту ночь свое прошлое и будущее, решила никуда не уезжать из Трудового и написала брату: