— Мир живет без природных катаклизмов, войн, эпидемий и голода вот уже несколько сотен лет. И ты действительно считаешь такие вещи как разврат его нынешней основной проблемой? А как же преступники? Монстры в человеческом обличье, проявляющие губительную активность здесь с самого мироздания. Хотя кого это я вообще спрашиваю.
— А, — довольно протянул я, — так вот в чем дело. У каждого свои монстры, и ты, к счастью, не исключение… Ну, будь моя девушка преступницей, а не исчадием разврата и лжи, я занимался бы сейчас скорпионоподобными не на полставки. Но даже в этом случае уж точно не твоим детским способом. Не ставил бы непослушных закону сорванцов в темный угол.
— Ты серьезно? — насмешливо бросил он. — Это же самая первая моя теория о тебе, и она оказалась правдой?.. Ожидал что-нибудь вроде психической травмы детства, несчастного случая с головой или, может даже, служения безумной вере. Но это? Одно неудачное любовное приключение по молодости? Даже не знаю, стоит ли теперь выдавать трем сотням близких ушедших первопричину их горя.
— Не суди наперед. Это было лишь последней обжигающей искрой к уже заполненному горючим колодцу. Но если подумать шире, то в каждой перечисленной версии что-то является правдой, — в сидячих размышлениях я захотел по привычке опустить шею, но потом вспомнил, что мне нельзя сводить глаз с собеседника, дабы не упустить возможный момент его подхода к решетке. — Как насчет тебя? Кто или что поставило детектива на дорогу, приведшую к моему дерьмовому положению?
Дайлер повременил с ответом, наверняка дав себе время подумать, достоин ли я его откровения. Как неожиданно резко вернулся к прежнему положению, опять скрыв лицо темнотой, и чуть ли не сквозь зубы прорычал ответ на мой вопрос:
— Разве еще не очевидно? Такие, как ты. Что по собственной воле уничтожают в себе все человеческое и становятся чудовищами. Всегда выбирают легкий путь, и неважно, кто из-за этого пострадает. Главное, чтобы они получили выгоду или даже удовольствие на свою больную голову. И никто даже не подумает вернуться на правильную дорогу. Меня бесит, что такое явление в людях вообще возможно, не говоря даже о его распространенности. Но что еще более страшно, так это то, что вы имеете наглость существовать по соседству с действительно хорошими и невинными людьми.
Я поднял брови, натянул на лицо ухмылку и даже встал, лязгнув кандалами. Почти ничего не пришлось выдумывать: разговор и так забрел в нужное мне русло куда раньше намеченного. Оставалось только добить. Окончательно разозлить, дабы он отдался во власть эмоциям, заглушил привычную трезвость рассудка и сделал ко мне последний необходимый шаг.
— Вы все так серьезно и негативно относитесь к моему ремеслу только потому, что сейчас мирное время. Люди привыкли к покою, безопасности и видят позабытые убийства как нечто зверское. И обществу не важно, что эти вынужденные смерти были им же и заслужены. Оно расслабилось, разжирело, нашло себе новые аморальные преступления, до которых твой священный закон еще не дорос. Преступники в умеренном количестве порой тоже бывают нужны. Чтобы устрашать и сдерживать этот нескончаемый поток разврата.
Детектив улыбнулся, неспешно посмотрел на двух внимательно слушающих нас охранников и вернул взгляд на меня.
— Ты — сын императора, который не рад законности таких вещей как блуд. И идешь бездумно убивать одного развратного человека за другим… — Дайлер постучал десятью пальцами по поясу с кнутами и через несколько секунд продолжил: — А почему бы не дождаться наследственного становления на трон и сделать ее незаконной? Начать с Империи, а потом может распространиться и на другие страны. Не будет легким путем тоже. Кто знает, сколько протестов и подосланных наемных убийц будет на старте. Знаешь, я думаю, почему? Это всего лишь оправдание твоей мании убивать и мстить другим девушкам. Дабы окончательно не свихнуться.
Я тут же рассмеялся такому внезапному предложению решения проблемы и забавно-быстрому тону, с которым оно было высказано. И даже на время позабыл, что собеседника надо разозлить и подвести ко мне. С его упрощенным предположением в последних словах соглашаться уж точно не стал бы, но ответил не за тем, чтобы разубедить его. А для себя. Чтобы убедительно опровергнуть возможность того, что я делал все это зря. Что выбрал тупиковую дорогу, с которой уже точно не было пути обратно.