Закон военного счастья

— А вот щелкать не рекомендую, — раздался сбоку голос, и Ростик с радостью увидел директора обсерватории, старого знакомого отца, а ныне, как можно было надеяться, и самого Ростика — Бориса Михайловича Перегуду.

Рост деланно вытянулся.

— Прибыл, похоже, для дальнейшего прохождения, ну и все такое… Что это, Борис Михалыч?

— Это? — Перегуда счастливо сощурился. — Это, Гринев, наше новое изобретение. Два года клеили, год собирали водород.

— Так он водородный?

— А где же мы тебе, мил человек, тут гелий возьмем? Нет, я уверен, что гелий тут есть, но вот добыть его с нашими технологиями и нашей энерговооруженностью невозможно. — Как почти всегда бывало и прежде, разговор с Перегудой почти тут же переходил на прикладную науку, технологию и решение головоломных проблем.

— Но ведь водород?..

— Что водород? Водород — это вода, даже в Полдневье. Взяли ванну дистиллята, опустили пару электродов, поднатужились… Просушили то, что получилось, и вышло — два моля водорода на один моль кислорода. Кстати, электричество получали из торфа, который вы добывали на юге.

— Я не о том. Я хотел сказать, что водород — опасно. Еще «Гинденбург»…

— Правильно, Гринев, тебя неплохо учили, оказывается. Опасно, «Гинденбург» и все такое… Но, понимаешь ли, выхода нет. — Перегуда поднял голову, любовно посмотрел на шар, паривший в вышине, и ласково прикоснулся к шнуру, удерживающему летательный аппарат. — Зато получилось неплохо, уже полгода висит, и хоть бы хны.

— А почему его удерживают три леера? Даже четыре!

— Четвертый — не леер. Пойдем.

Перегуда с видом бывалого заговорщика подошел к центральному шнуру, тому самому, который был не натянут, и тут-то Рост увидел, что это не один шнур, а несколько. Центральную его жилу составлял, конечно, капроновый пятимиллиметровый тросик. Но еще вдоль него шел проводок, очень похожий на тот, которым оснащались полевые армейские телефоны, или еще на какой-нибудь двужильный гибкий токовод.

— Ого, тут у вас все серьезно, — отозвался Ростик.

Вместо ответа Перегуда выволок из-под каменной будочки, похожей на собачью, куда входили через верх все эти провода… армейский телефон. Покрутил ручку и поднес трубку к уху.

— Алло, верх? Да, это я. Тут к вам гости… Нет, конечно, один, я подниматься не буду. В общем, это распоряжение Председателя, спускайте крюк. — Он повесил трубку и повернулся к Ростику. — Ты вообще-то как высоту переносишь?

— А что?

— Понимаешь, не все на это легко реагируют. Поднимутся метров на пятьдесят и начинают орать.

Рост поднял глаза, и у него нехорошо заурчало в животе. Прямо по центральному шнуру сверху сползал стальной блестящий карабинчик. На карабинчике висели лямки парашюта, со спокойным звоном металлических бляшек раскачиваясь вокруг пустоты, которую должно было заполнить Ростиково тело.

— Ну, с тобой-то проблем не будет. Ты у нас такой невероятный герой, что если что-то в Полдневье происходит, а тебя нет поблизости, то даже как-то не сразу верится. — Рост посмотрел на Перегуду. Тот посмеивался, но в смелости своей жертвы нисколько не сомневался. — К тому же оттуда вид — хоть за деньги продавай эти экскурсии.

Когда ремни опустились, Перегуда деловито защелкнул их вокруг Ростика, потом похлопал его по плечу и добавил:

— Ты слушайся командира там, наверху. Он себя ведет как деспот, словно шар его собственность. Но глаз — замечательный, видит даже то, что в принципе увидеть невозможно. К тому же не ошибается.

Вдруг тросик над Ростиком напрягся и пополз вверх… Вернее, это сам Ростик пополз вверх — его стало поднимать буквально за шиворот. Сначала страх, возникший в животе, был еще преодолим, потом стал невмоготу, потом… Все стало интересно. Должно быть, потому, что впервые Ростика транспортировали как неодушевленную вещь. И это оказалось вполне разумным — если бы хоть что-то зависело от Роста, он наверняка от ужаса наделал бы ошибок и чего доброго еще сверзился. А тут все свершалось помимо его воли и страхов.

Надо признать, подъем длился долго, Ростик даже слегка подмерз, пока его втащило в небольшой лючок, проделанный в дюралевом днище гондолы. Тут он не успел очухаться, как его уже отволокли в сторону от пропасти в четыре сотни метров, разверзшейся под ногами, и стали освобождать от ремней.

А он, как оказалось, так привык к ним, что даже не хотел, чтобы его и освобождали. Он попытался отпихнуть эти руки, но потом увидел легкую дюралевую лебедочку, с помощью которой его поднимали, и ему стало так худо, что он даже перестал сопротивляться. И лишь тогда осознал, что его путешествие наверх окончено, что все завершилось благополучно.

Он вздохнул, вытер глаза, в которых застыла от напряжения какая-то муть, и огляделся. Он был внутри тесной, закрытой сверху тканью, как шатром, гондоле. Лишь потом он понял, что это не шатер, а сам воздушный шар, мерно колыхающийся какими-то легкими, едва заметными складками, должно быть потому, что объем его был куда больше, чем требовалось для подъема на эту высоту.