Закон войны

Моя предосторожность не оказалась лишней. Фриц забился в агонии, одновременно из его легких вырвался нехилый предсмертный хрип, который вполне могли услышать снаружи. Но не услышали, пасть врагу я зажал крепко. Немец дернулся еще несколько раз – и умер.

Нож я выдергивать не стал – еще не хватало, чтоб содержимое головы убитого хлынуло на китель, который был мне нужен чистым. Поэтому я аккуратно опустил труп на пол и быстро его раздел, благо штаны расстегивать не надо было.

Надо сказать, с амуницией у немцев было все неплохо. Много ее было, той амуниции, которую в походе пехотинец таскал на себе, словно нехило груженный вол. Но в городе немцы чувствовали себя расслабленно, похоже, на несколько дней тут остановились, потому убитый мною фриц был налегке. Пилотка на голове, суконный китель, штаны, ремень с подсумками и ножнами от штык-ножа, сапоги. Ну и винтовка у стены с примкнутым штыком. Нормально, не придется с дополнительным снаряжением возиться, носимым на спине.

За время, проведенное в Чернобыльской Зоне, у меня выработался устойчивый навык раздевания трупов. Ну а как иначе? Чужой, а порой и своей кровищей камуфляж зальешь, в грязи извозишь, порвешь местами – где новый брать? У торговцев нулевая униформа астрономических денег стоит, потому проще переодеться бесплатно, сняв одежду с того, кому она уже без надобности.

Потому с переодеванием я справился быстро и почти бесшумно. Мертвого фрица и свой старый шмот накрыл дверью, сорванной с петель взрывом, чтоб не сразу труп нашли, нож канадского типа оставил там же, под дверью – теперь придется маскировки ради обходиться немецким штыком. После этого закинул винтовку на плечо и уверенным шагом вышел наружу.

Город ожидаемо кишел немцами. Некоторые расслаблялись, сидя в теньке, – ели, пили, курили, что-то рассказывая друг другу. Глянешь – вроде люди как люди, пока не вспомнишь наших мертвых солдат с распоротыми животами…

Но многие фрицы работали. В основном – погоняли местных. На одной улице пару грузовиков разгружали люди в гражданском, которых немцы, от души смеясь, подгоняли пинками и прикладами. На другой такие же гражданские разбирали завал – видать, оккупантам улица понадобилась для проезда туда-сюда. Причем работали все – мужчины, женщины, дети. Видимо, один из них то ли оплошность допустил, то ли сбежать решил от непосильной работы – в общем, его труп лежал сейчас на мостовой с простреленной головой. И неподалеку от него женщина – видимо, мать, в луже крови, так и не добежавшая до умирающего сына. Неподалеку от работающих стоял мотоцикл со скучающим в коляске пулеметчиком, от нечего делать переводящим ствол своего MG-34 с одного труженика на другого.

Стиснув зубы, я прошел дальше. Пока не стемнело, мне нужно было найти те грузовики «Аненербе» и выяснить, какого дьявола они тут делают. Главное только, чтобы раньше фрицы меня не тормознули и не начали выяснять, какого черта я тут делаю. Оставалось надеяться, что у меня не особо подозрительный вид – шмот убитого мною немца подошел не идеально, но вполне терпимо для того, чтобы первый же встречный патруль не поинтересовался, какого лешего я хожу в униформе явно не своего размера.

Но интересующие меня грузовики не попадались, и я, кружа по улицам полуразрушенного города, через некоторое время вышел на центральную площадь…

И замер…

Посреди площади был установлены две П-образные виселицы, на которых болтались трупы повешенных красноармейцев, а также большой деревянный крест, к которому был пригвожден человек в окровавленной офицерской форме. Я так до конца и не разобрался, что значат полоски на петлицах, но у страдальца их было две.

Руки и ноги офицера были прибиты к деревяхе советскими штыками от винтовок Мосина. Для надежности немцы прикрутили конечности офицера к кресту. Опытные. Если не принять такой меры предосторожности, железо быстро порвет плоть и тело свалится вниз. Я висел на кресте, я знаю…

Через шею несчастного была перекинута веревка, прикрепленная к грязной доске, на которой углем криво была начертана надпись «Коммунист». Страшная картина… И понятно, зачем все это. Акция устрашения для местного населения. Мол, чуть что не так, сами видите, что с вами будет. Причем виселица непокорным покажется подарком – смотрите, сравнивайте, примеривайте на себя судьбу тех, кто посмел противиться захватчикам.

Советский офицер был еще жив. Он исподлобья смотрел на проходящих мимо немцев, и было понятно – окажись у него сейчас силы сорваться с креста, он не побежал бы спасать свою жизнь. Он бросился бы на врагов и рвал их штыками, вколоченными в руки, до тех пор, пока не упал бездыханным. Это в его глазах читалось очень явно, и немцы, бросая ненароком взгляд на казненного, невольно ускоряли шаг, стремясь побыстрее пройти мимо. Кто его знает, вдруг и правда сорвется, ну его…

Я знал, что такое, когда под твоим весом медленно рвется плоть, в которую вбито железо, – немцы специально подвесили офицера так, чтобы веревки неплотно фиксировали тело на кресте, и сталь штыков причиняла ему невыносимые страдания.