«Ого! — мотнул головой мужчина. — Неплохой аппетит». — «Тогда восемьсот», — поправила Анна. «Шестьсот в комплекте с тобой», — ответил мужчина, возвращая кольцо, Анна почувствовала, как его шишковатые от перстней пальцы обхватили ее холодную ладонь. «Я продаю только кольцо», — спокойно ответила Анна, отдергивая руку. «Шестьсот с тобой и ни цента больше», — повторил стриженый.
Анна встала. Чувство безысходности и отчаяния с новой силой охватило ее. Не видя перед собой ничего, она опрокинула стул и, расталкивая танцующих в проходе людей, пошла к выходу. «Жду тебя только час!» — крикнул ей в спину стриженый.
На лестнице ее догнал какой-то парень с пышной прической-химией, схватил за локоть. «Давай я возьму. За четыреста». — «За сколько?!» — возмутилась Анна, крепко сжимая кольцо. «Ну смотри! — ответил парень, делая шаг вниз. — Иначе придется тебе продавать его в комплекте».
Она колебалась мгновение. Какое-то жалкое колечко становилось преградой на пути ко мне. Анна, уже боясь, что этот тип нырнет в прокуренный мрак бара и исчезнет там, протянула ему кольцо: «Хорошо, я согласна».
Он взял кольцо, нацепил на мизинец, сумев продвинуть его лишь до второй фаланги, и, сунув руку в карман, вытащил пачку долларов. Он считал, как показалось Анне, очень долго, сбивался, пересчитывал, а потом, подняв глаза, виновато пожал плечами. «Послушай, тут всего триста шестьдесят. Я думал, у меня больше. Хочешь, я тебя угощу виски? Посидим, помурлыкаем?»
«Пошел вон!» — с усталой ненавистью ответила Анна, вырывая деньги, повернулась и быстро пошла на выход. «Конечно, я дурочка, — думала она, голосуя проезжающим мимо машинам. — Этот кудрявый из той же компании. Но мне очень нужны деньги. Они это поняли и попросту кинули меня. Хорошо, если доллары окажутся не фальшивыми».
Доллары, к счастью, оказались настоящими. Анна благополучно поменяла их в пункте обмена во Внукове и в начале восьмого утра, после небольшой задержки из-за погодных условий в аэропорту прибытия, вылетела в Симферополь.
К полудню она добралась до Судака. Погода была ужасной. Порывистый ветер срывал верхушки волн, с силой кидал их на бетонные пирсы. На непривычно пустынной набережной стоял непрекращающийся грохот прибоя. Горизонт просматривался плохо, но то, что море пустынно, можно было сказать однозначно.
После нескольких безуспешных попыток достучаться в железные двери лодочного гаража Анна нашла рубильник управления подвесной системой, поднимающей и опускающей плавсредства на воду, и, быстро освоив нехитрую систему, подвела к краю причала и опустила водный мотоцикл настолько, чтобы взбесившиеся волны едва могли достать до днища «Ямахи», сама села под козырьком второго яруса и стала смотреть в море, ожидая появления на горизонте «Ассоли».
Что случилось потом, мне было известно…
47
У меня онемела рука, но я еще долго лежал, не меняя положения, чтобы не разбудить Анну. Она тихо спала, уткнувшись носом мне в шею. По ее щеке, подрагивая, скользил солнечный луч. Невидимая из-под козырька скалы, где-то над нами парила чайка; она стонала, хохотала, ее крик то удалялся, то приближался. Моря не было слышно совсем. Казалось, мои барабанные перепонки не выдержали грохота волн и я оглох.
Анна повернулась на другой бок. Я высвободил руку, тихо привстал и накрыл девушку своей курткой. Затем, стараясь не шуршать по гальке, вышел из нашего убежища на волю.
В первое мгновение я ничего не увидел: меня ослепило солнце, которое, казалось, растеклось по всему небу, залило море, остров и скалы. Пронзительная синева неба сливалась на горизонте с лазурью моря; тихое, остекленевшее, оно совсем не было похоже на то чудовище, которое бесилось вчера, сотрясая своими ударами остров. Не осталось никаких следов от вчерашнего шторма, словно разгул стихии был всего лишь плодом моего воображения. Я шел по мокрым пружинистым водорослям, выброшенным на берег прибоем, щурился от солнечных бликов, танцующих по зеркальной поверхности воды, испытывая блаженное чувство единства с первозданной чистотой природы.
Вода была прохладная, но я медленно, смакуя удовольствие, зашел в ее упругую, кристально чистую плоть, окунулся с головой, проплыл над самым дном, касаясь грудью бархатистых водорослей, потом лег на спину и долго лежал тихо покачиваясь, словно в гамаке, глядя на кувыркающихся в солнечных лучах чаек.
Было еще очень рано — около шести часов, но мне хотелось разбудить Анну, чтобы она успела застать этот хрупкий момент, это тихое таинство природы, которая накануне выплеснула всю энергию ярости и теперь, словно прогулявшая до рассвета дочь, тихо, на цыпочках, входила в новый день.
Я вышел из воды — чистый, голый, озябший, чувствуя ни с чем не сравнимое удовольствие, поднялся на самую верхушку скалы, откуда весь берег просматривался довольно четко, и, почти готовый уподобиться чайке и воспарить, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть от восторга, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение у кромки берега.