Только потом, я понял, что ты всегда улыбаешься, просто потому, что не умеешь одевать еще какие-то маски. Позже, ты научилась, но тогда могла изобразить только гримасу безбрежного счастья. Я напрасно не смотрел тогда в твои глаза. Они ведь всегда, даже теперь выражают лишь отвращение по отношению ко мне.
Я не выдержала, он совсем свихнулся, раз выдумал себе такой образ меня? Сдернула с лица шкуру, холод сразу хлестнул по щекам. Ну и ладно, в конце концов я часто ездила к бабушке в гости, а она жила в Сибири, где мороз порой достигал сорока пяти по Цельсию. Не помру.
— Нитрэс, хватит придумывать! Не было такого! Я норм…ммм… — Лэадонис обернулся и метнувшись ко мне, неласково заткнул мой возмущенный вопль, натянув назад шкуру.
— Не смей больше снимать! Хочешь навсегда остаться «рябой»?! Тем более, что сейчас я впервые могу высказать все, что думаю. Просто иди и слушай. Возражать будешь, когда мы найдем ночлег — снова хватая меня за руку и отворачиваясь, ворчал эльф.
Я лишь хмыкнула, но он этого не услышал из-за шкуры. Что ж, если хочет излить душу, не стану больше ему перечить. В конце концов, я его уже не смогу переубедить. Он составил обо мне определенный портрет и любые мои возражения не имеют значения.
— На чем я остановился? Ах, да, на той истории с приемом у короля. Ох, знала бы ты, как я предвкушал нашу следующую встречу. Мне хотелось разделать тебя под орех в суде. И что в итоге? Ты помнишь?
Ну еще бы мне не помнить. Хорошо я тогда повеселилась, от души, я бы сказала…
«— Госпожа Штайн. Кого будете защищать? Пострадавшую девицу? Но я итак, понимаю, что она — не виновна…
— Судья Нитрэс, с чего такие выводы? Я буду защищать господина Треста, которого эта с позволения сказать, девица, обвиняет в непотребствах — скривилась я, глянув на опрятно одетую, но насквозь лживую лицемерку.
— Что я слышу? А Вы не ищете легких путей — в голосе Нитрэса так и проскальзывает насмешка.
— Я ищу только истину. И, уверяю, Вас сегодня истина восторжествует — поднимаю я глаза на судью.
Все же, приятно на него смотреть. Он, как человек с картинки. Чем-то напоминает рафинированных голливудских мальчиков с обложки глянца. Вот только они, как правило, не настолько идеальны, а если и идеальны, то не естественным путем. Нитрэс же, рожден красавцем и наверняка, зная об этом, пользуется своей внешностью, чтобы очаровывать не только женщин, но и мужчин.
— Даже так? Что ж, приступайте, даю Вам слово — какое-то злорадство пробегает по его лицу.
— Благодарю — киваю я и поворачиваюсь к сидящей рядом с судьей якобы «пострадавшей»:
— Расскажите, откуда Вы знаете господина Треста?
— Да кто его, охальника не знает! Он ко всем подавальщицам в таверне пристает! — и по залу пробегает рокот согласных голосов.
— Вы уверены? — хмурюсь я, делая вид, что ее слова приводят меня в замешательство.
На скамье позади, нервно ерзает Шпок Трест. Невысокий, полноватый мужичок. Имел свое дело в городе — ювелирную лавку. Он частый посетитель таверны под названием «Бочка Хмеля». Где работает подавальщица — Кравана. Она-то и пришла в суд с жалобой, что Трест изнасиловал бедняжку. Возможно, это могло сойти за правду, да вот беда, Трест никак не мог такого совершить, по вполне понятным причинам. Но, Кравана об этих причинах не знала и вдоволь нагулявшись по сеновалам, решила, что пора остепениться, тем более, что оказалась на сносях. Подлила Тресту в пойло какой-то бурды, мужика вырубило, проснулся он в объятиях этой поганки.
Она, вроде, была довольна всем, а через месяц заявилась к нему в лавку и выдала, что она — беременна, дескать от него и что надлежит Тресту на ней жениться или же откупиться подороже. Трест, не будь дураком, послал ее. Кравана не унывая отправилась прямиком в суд. Где ее приняли с распростертыми объятиями. Тем более, что о Шпоке в округе сложилось однозначное мнение — приставала. Трест, большой любитель выпить, мог будучи в нетрезвом состоянии облапать подавальщиц. Но, никогда ничего больше. Да и как? С его-то проблемой.
— Уверена! Он меня снасильничал, ребеночка заделал, а теперь отказывается жениться! Подлец! — народ радостно поддержал девку.
— Зря Вы так, это был явный перебор. Я, исключительно из-за женской солидарности, не хотела Вас при всех позорить. Но, что поделаешь? Вы первой начали…
— Госпожа Штайн, не могли бы Вы говорить прямо, если есть что сказать — не дал мне разойтись Нитрэс.
— Конечно — конечно. Видите ли, господин Трест, рос сиротой. В возрасте пяти лет, его отдали в горный мужской монастырь «Дервиш»…
По залу прокатился рокот. Оказывается, собравшиеся здесь не совсем уж дремучие, понимают, к чему я веду. Но, не стану отвлекаться: