Законник

Он схватил Фобоса за руку и потащил к тюрьме. Изнутри доносились разъярённые проклятия лигийцев и надрывный женский плач. Корзинка с ребёнком стояла вне решётки. Женщина, его мать, рыдая, протягивала свои покрытые коркой грязи руки к младенцу. Какой-то мужчина пытался оттащить её назад.

Киддл сидел чуть в стороне, с тупым выражением лица и смотрел на Фобоса стеклянными рыбьими глазами. В руке его был окровавленный нож.

«О, нет», – испуганно подумал Фобос, стараясь не смотреть на окровавленную корзинку.

Он знал, что он там увидит.

«Нет-нет-нет».

И он не хотел это видеть.

В голове зашумело. Глаза застлала какая-то красная мгла. Всё смазалось. А голова заболела так, будто его огрели тяжёлой дубиной по затылку.

Последнее, что он запомнил, так это то, как за волосы выволакивал Киддла наружу. Тот совсем не сопротивлялся, будто впал в какое-то оцепенение.

Фобос рычал и бил его рукоятью «Насмешника» по лицу, рассекая лоб в кровь. Киддл что-то бормотал себе под нос.

Кто-то вцепился в обе руки законника, но Фобос оттолкнул его и взвёл курок «Насмешника». Красная пелена перед глазами превратилась в непроглядную темноту, чернее воронова крыла. А затем грянул выстрел.

Очнулся Фобос через несколько минут. Он действительно потерял сознание. Такого раньше не было. Йеспер стоял над остывающим трупом Киддла с аккуратной дыркой в груди. Одноногий приводил Фобоса в чувство, поливая его голову ледяной родниковой водой.

– Какого чёрта? – спросил Фобос, ни к кому не обращаясь.

– Это у тебя надо с-спросить, – хмуро заметил Одноногий, осторожно протягивая ему «Насмешника».

Фобос спрятал пистоль в портупею и посмотрел на Йеспера. Тот отвернулся.

– Меня опять… будто бы накрыло с головой, – тихо сказал Фобос, обратившись к Одноногому, – как тогда, с Танго.

Йеспер услышал всё это.

– А, так ты у нас ещё и с головой не дружишь? – разъярённо зашипел ханготец, резко двинув в сторону Фобоса.

Тот не шелохнулся. Одноногий встрял между ними.

– Уймитесь! – рявкнул стрелок, густо покраснев от неожиданной громкости своего голоса. Стая ворон, закаркав, поднялась с крыши тюрьмы, – это, чёрт тебя дери, твой командир. Не ты будешь с ним разбираться, а Драйтер.

Ханготец что-то пробубнил себе под нос. По движению губ Фобос прочёл «это ненадолго».

Как выяснилось, Киддл зарезал младенца.

– Но зачем? – ничего не понимая, спросил Фобос.

– Я сам не понимаю, – ответил Одноногий, – он открыл решётку, потому что младенец вопил, взял корзинку и стал качать на руках. Тот, вроде, успокоился. Я вышел на улицу, чтобы отлить. И только я расстегнул штаны, как это случилось.

– Это всё наглая ложь, – хмуро сказал Йеспер.

– Ты хочешь сказать, что мой человек – лжец? – стальным взглядом Фобос посмотрел на ханготца, но тот не отвёл глаз.

– Да, так. Калека лжёт. Девка сама прирезала ребёнка, чтобы того не забрали в приют.

– К-какой в этом смысл? – влез в разговор Одноногий. Он со злостью смотрел на Йеспера.

– Это же лигийцы. Семейные узы для них важнее прочего. Они бежали на запад не от хорошей жизни. Теперь их вернут обратно в Лигию. Мамашу на плаху, а ребёнка – в сиротский дом, где он будет пухнуть с голода, а потом до самой смерти батрачить на какого-нибудь помещика.

Некий смысл в его словах всё же был. Фобос попытался допросить пойманных конокрадов, но те наотрез отказались говорить, в один голос повторяя, что ребёнка убил Киддл.

Фобос распахнул решётку и приказал Одноногому и Йесперу вновь связать руки пленников.

– Смотрите, – сказал Фобос, взбираясь в седло Бонки и указывая в сторону мёртвого Киддла, – на Фронтире закон вершится очень быстро. Скоро вы убедитесь в этом ещё раз.

Конокрады зашептали себе под нос какие-то молитвы и испуганно глазели на Фобоса, который в этот момент смотрелся особенно зловеще на фоне предрассветных сумерек. В шёпоте Фобос уловил словосочетание «десница Мортара».

Пока они ехали в Оштераус, он несколько раз задумывался о том, что же делать с Йеспером.

Ханготец оскорбил Одноногого. Стрелку-то это безразлично, он относился к любым нападкам стоически, но командирский авторитет Фобоса может пострадать. Нужно бы спросить совета у Хорнета. Тот с лёгкостью справлялся с подобными дилеммами. Да, можно было бы выложить Драйтеру всё как есть и настоять на переводе Йеспера в другую роту. К Корво Тредицу или Бенджи Гарднеру, которые не вылезают из патрулей. Но сильнее всего Фобосу хотелось самому выбить дерьмо из этого наглого ханготца.

Отряд въехал в город и передал пойманных конокрадов Хуттлзу Скарду, ещё одному ротному командиру. В тот день Хуттлз распоряжался городской тюрьмой.

– А лошади? – недоумённо спросил Скард, заполняя бумаги.

– О лошадях не было ни слова, – встрял Йеспер. Фобос вспомнил, что собирался заехать в Гольват и отчитал самого себя за забывчивость.

– Я не с тобой говорю, ханготец, – звонко бросил Хуттлз. Йеспер пожал плечами и вышел из тюрьмы, – так что, Фобос? Где лошади?

– Какие, к чёрту, лошади? – спросил законник, – нам было не до этого. Кого, как ты думаешь, посадят в тюрьму в Бирдене – конокрадов или табун лошадей?