Законник

Стремянный усмехнулся. Откровенность румяиоликого оперативника, пусть даже с душком, вызывала в нем невольную симпатию.

– Вот что. – Он прищурился, прикидывая. – Если отпущу на денек, успеешь коммерческие разводки завершить?

Матусенок, сглотнув, кивнул.

– А не стуканете? – он опасливо ткнул в джип.

– Не обучен, – буркнул Стремянный.

Записав телефоны, он отпустил обрадованного оперка.

Гулевский мерил шаги возле «ДЭУ».

– Такое ощущение, что я в Зазеркалье, – пожаловался он. – Потерпевшие лебезят перед начальником розыска, чтоб он соизволил поработать по убийству. Да ведь как только он эту «темноту» повесит, его пометут. И поди ж ты, – сытый, самодовольный.

– Не пометут, – охолонил друга Стремянный. – Декабрь на излете. Пока медицинское заключение всплывет, наступит январь. И, значит, убийство пройдет по учетам как нераскрытое за прошлый год. А за прошлый год и спрос другой. Так что если б не твои регалии, они б вовсе не пошевелились.

Стремянный с усилием завел машину. Облегченно выдохнул.

– Жива пока старуха. На завтра стоит разделиться, – предложил он. – Я сгоняю в бюро судмедэкспертизы. А ты… Не возражаешь прокатиться до метро «Лоськово»? Пройдись в «Товарищество достойных». Поговори с охранниками, что ребят нашли. Обгляди обстакановку. После состыкуем результаты, наметим план оперативно-следственных действий. Без плана нельзя. Меня так мой шеф, следователь по особо важным делам Гулевский, учил. – Он подмигнул. – Лады? Ну, куда я без твоего ястребиного глаза?

Гулевский неохотно согласился. Общение с равнодушными следователями, хитроватыми, погруженными в коммерцию сыскарями произвело на него тягостное впечатление. Он уже понял: чтоб этот изношенный, траченный коррозией механизм привести в действие, придется делать то, чего терпеть не мог: бегать по знакомым, хлопотать, жаловаться. И что с того Котьке? Да и ему самому. Ведь обнаружение убийцы не снимет главной, саднящей боли: сын ушел из жизни, так и не узнав, как раскаивается в своей вине отец. Но и отказать человеку, добровольно переложившему на себя чужой груз, он не мог.

Своя правда была и у Стремянного. Конечно, никакой ястребиный глаз, к тому же сильно запорошенный несчастьем, ему на самом деле нужен не был. Он просто тащил «подсевшего» друга на буксире, пытаясь «схватить» зажигание и возродить в нем энергию к жизни.

5

Секьюрити на входе в «Товарищество достойных» хмуро оглядели милицейское удостоверение, неохотно отворили дверную калитку. И Гулевский переступил границу элитного комплекса.

Когда-то, в начале девяностых, Гулевский под Первое мая впервые в жизни ехал на поезде из Ленинграда в Хельсинки. Погода выдалась невесенняя, схожая с нынешней, декабрьской. Хмарь, тяжелый снег налипал на закопченное вагонное оконце, грязная жижа стекала вдоль склизких обочин. Заваленная жухлым черным снегом, обломками досок полоса отчуждения, по которой ветер гонял клочки бумаги. Безысходный, навевающий уныние пейзаж. Климат, что с ним сделаешь?

И вдруг они пересекли границу. Не было полосатого пограничного столба, будки обходчика с финской вывеской, не появились пристанционные постройки. Погода, само собой, тоже не переменилась. Но местность преобразилась чудесным образом. Обочины отчего-то сделались аккуратненькими и будто подбитыми, словно солдатские кровати. Исчезли бесчисленные доски и прутья. Пропала и жижа, – должно быть, стекала по спрятанным желобкам в водостоки. Пассажиры в вагоне, дотоле сумрачные, радостно оживились. И Гулевский понял: хмарь не в климате, – в душах.

Подобное чувство испытал он, оказавшись в Товариществе. Перед ним лентой завивался и убегал в глубь территории сочноголубой пятиэтажный комплекс с лихими башенками на красной черепице, – символом счастья для новых русских. Сверху валом валили те же крупные мокрые снежинки, что и снаружи. Но по дорожкам сновала юркая снегоуборочная машина, оставляя позади себя чистенькую тротуарную плитку. В ладных, форменных робах орудовали лопатами дворники. Редкие в утренний час жильцы приветливо кивали незнакомцу. На пересечении дорожек стоял полосатый столб с цветными указателями – «подземный паркинг», «фитнесклуб», «прачечная», «теннисные корты», «детская площадка». Суровая зима выглядела здесь невсамделишной.

Гулевский выбрал указатель – «Администрация» и через минуту вошел в двухэтажный, из желтого кирпичика административный корпус.

Мимо открытых дверей, сопровождаемый потрескиванием компьютерных клавиатур и гулом людской речи добрался до пустующего «предбанника» в торце, заканчивающегося дверью из дубового шпона с надписью «Управляющий товариществом Б.С. Серебрянская».

Гулевский потянулся к истертой бронзовой ручке. Но из-за приоткрытой двери вдруг донесся женский голос с едва уловимым теплым акцентом. Рука его повисла в воздухе.

В кабинете кого-то распекали.

– Непряхин, у вас как с адекватностью? – вопрошал тот же голос со строгостью. Судя по интонации, принадлежал он хозяйке кабинета.

– Чего еще? – буркнул в ответ хриплый, мужской.

– Вы приходите по вызову в квартиру… Какой вызов, Нелли?