Законник

Столы составили столь плотно, что продраться к центральному, юбилярному столику было крайне трудно. Поэтому Гулевский по своему обыкновению сорвал разработанный сценарий. Сам ходил меж рядов и, прежде чем передать микрофон, произносил вступительное слово о выступающем. Так что получалось два тоста: один – юбиляру, второй – шутливое алаверды от юбиляра. Обстановка сделалась непринужденной. Все громче позвякивали вилки и рюмки. Выступления глушились выкриками с мест.

И все явственней над праздничными столами довлел густой баритон подвыпившего Стремянного. Он уже освоился в непривычном окружении и принялся сыпать вокруг двусмысленными своими прибаутками, хохмачками, анекдотцами, особенно обаяя заместителя начальника кафедры – сдобную Катю Потапенко.

Гулевский с любопытством разглядывал друга и невольно сравнивал его с тем двадцатидвухлетним «афганцем» – орденоносцем с персиковым румянцем и гвардейской выправкой, каким предстал впервые перед следователем по особо важным делам Гулевским. Ныне атлетическая фигура раздобрела, ежик пошел в обильную седину, нежная прежде кожа огрубела и набрякла. И все-таки в минуты веселья пробуждался в Стремянном прежний гусар и бабник.

Гулевский склонился к Резуну:

– Валя, объявляй перерыв, а после – музыка, танцы.

Резун, переглядывавшийся с новенькой библиотекаршей из спецхранилища, охотно промокнул губы салфеткой, отложил вилку. Гулевский придержал его.

– Только предоставь последнее слово, – он кивнул на угол, откуда беспрестанно доносилось Катино хихиканье, – Евгений Стремянный шел на приступ.

Резун требовательно постучал ножом по фужеру. Добился тишины.

– По предложению юбиляра, заканчиваем с прениями, – объявил он под одобрительный гул большинства.

– Последнее слово предоставляется… – Резун выдержал интригующую паузу. – Старому сослуживцу Ильи Викторовича (он пригнулся к Гулевскому) Евгению Стремянному!

Люди в рядах недоуменно закрутили головами. Раскрасневшаяся Потапенко сконфуженно отодвинулась от притершегося к ней ухажера, кивнула ему на Гулевского.

Стремянный, оказавшийся вдруг в центре внимания, поначалу смешался, но, подначиваемый насмешливой улыбочкой Гулевского, поднялся.

– Что ж, скажу, – принял он вызов. – Я хочу выпить за лучшего следователя, какого знал. У которого начал службу пацаном в оперативно-следственной группе. Вот вы рассуждаете о школе Гулевского. А я другую школу у него прошел – сыскную. Он приучил меня работать без халтуры, каждый эпизод обсасывать, как мозговую косточку. А главное, быть верным выбранному делу. Жить им. И ведь как жили! – Стремянный ностальгически почмокал губами. – Среди ночи, бывало, звонил Илюха с новой, невесть откуда пришедшей идеей. И все – сна нет. Торопишь рассвет. Едва забрезжило – ты уж мчишься впереди собственного визга отрабатывать очередную версию… Ну, само собой, ночами не только версии разрабатывали. На другое всяко-разное время тоже находили, – намекнул при общем оживлении Стремянный. – Потому как самому важняку было в ту пору всего-ничего – двадцать шесть. После работал со многими следователями и прокурорами. И как опер, и как начальник угрозыска. Но уже не они меня – я их учил тому, что перенял у первого моего учителя. И мне горько, что борьба с преступностью потеряла следователя Гулевского.

Стремянный сбился.

– Потеряла лишь практика, – снисходительно подправил Резун. – Зато большая наука обрела крупного ученого.

По сути, Резун подсказал концовку тоста. Он даже рюмку приподнял. Но Стремянный продолжал хмуриться.

– Что нашла наука, мне снизу не видно, – он упрямо огладил ежик. – А вот то, что такие люди, как Гулевский, покинули окопы, мне грустно. Потому что те, кто их сменил, открыли фронт врагу. Может, из-за этого и сложился беспредел, в котором существуем… Засим!

Он лихо, по-гусарски отставил локоток и махом опрокинул стопку.

Объявили перерыв. Гулевскому хотелось переговорить со Стремянным, прежде чем тот по своему обыкновению ушмыгнет. Но пробиться сквозь множество людей, желающих пообщаться приватно, оказалось непросто.

Лишь через десять минут Гулевский выбрался в вестибюль, почти без надежды застать товарища, и там обнаружил Женьку в обществе умненькой Зудиной. Маргарита, слегка откинувшись, сидела на пустом книжном прилавке и увлеченно слушала нависшего над ней Стремянного.

Когда подошел Гулевский, она соскочила на пол.

– Докладываю: пытался сбежать, но был задержан. Кстати, Илья Викторович, как ты рядом с ним за столько лет от хохота не умер? Это ж ходячее собрание прибауток… Все, мальчики, оставляю.

Маргарита не сделала и пяти шагов, как ее затащили в первую же сбившуюся мужскую компанию.

Гулевский вопросительно глянул на Стремянного. Они так давно знали друг друга, что зачастую слова оказывались лишними.

– Девка-то хорошая, – протянул тот. Гулевский расслышал: она-то хороша и надежна. А вот каков ты сам?

Чуткий Стремянный уловил сомнение, что жило в Гулевском.