Законный брак

Когда наконец до Фелипе дошло, он положил кусочек тоста на тарелку и воззрился на меня с откровенным изумлением:

– Что с тобой, дорогая? Зачем ты вообще спрашиваешь? Езжай, и всё!

И я поехала.

И мое путешествие в Камбоджу оказалось…

Ну, как бы вам это объяснить?

Камбоджа, знаете ли, это вам не на пляже валяться. Скажу больше: даже если вы действительно валяетесь на пляже в Камбодже, это вам не на пляже валяться. Камбоджа – суровая страна. Там все сурово. Суровы камбоджийские пейзажи – вытоптанная в пыль трава. История страны тоже сурова, недавний геноцид еще у всех свеж в памяти. Лица детей суровы. Морды собак суровы. Суровая нищета – хуже, чем где-либо еще, где мне приходилось бывать. Примерно как в индийских деревнях, но без индийского буйства красок. Примерно как в бразильских городах, но без бразильского бешеного ритма. Просто нищета – пыльная, изможденная нищета.

Но самое ужасное – мне попался очень суровый гид.

Отыскав гостиницу в Сиемреапе, я отправилась на поиски гида, который показал бы мне храмы Ангкор Вата, и наконец нашла человека по имени Нарит. Это был очень сурового вида джентльмен лет сорока с небольшим. Он много знал, хорошо говорил по-английски и вежливо провел меня по великолепным древним руинам, но… моя компания при этом была ему, мягко говоря, неприятна. Увы, мы с Наритом не подружились, хоть мне этого очень хотелось. Я люблю знакомиться с новыми людьми и заводить новых друзей, но нам с Наритом уж точно не светило подружиться. Отчасти проблемой было поведение Нарита, которое меня очень смущало. У каждого из нас есть эмоция, отражающаяся на лице бессознательно, – так вот, у Нарита это было молчаливое неодобрение, которое он излучал с каждым взглядом. Спустя два дня это до такой степени выбило меня из колеи, что я едва отваживалась раскрыть рот. Рядом с ним я чувствовала себя глупым ребенком, что неудивительно – ведь он был не только гидом, а еще и директором школы. Готова поспорить, со своей второй работой он справлялся на «отлично». Нарит признался, что порой скучает по старым добрым довоенным временам, когда камбоджийские семьи были крепче и дети, благодаря регулярному воспитанию палкой, слушались родителей беспрекословно.

Однако не одна лишь суровость Нарита препятствовала теплым человеческим отношениям между нами; была в том и моя вина. Я честно не понимала, как разговаривать с этим человеком. Все время думала о том, что он вырос в эпоху самого жестокого насилия, какую только знавал мир. Геноцид 1970-х не пощадил ни одну камбоджийскую семью. Те камбоджийцы, кто в годы Пол Пота избежал пыток или казни, не избежали голода и мучений. Можно без сомнения заявить, что детство любого сорокалетнего камбоджийца было полным кошмаром. Зная об этом, я с большим трудом находила в себе силы поддерживать разговор с Наритом. Мне трудно было найти темы, не отягощенные политическими отсылками к недалекому прошлому. У меня создалось такое впечатление, что путешествие по Камбодже в компании камбоджийца похоже на экскурсию по дому, где недавно произошла резня, всю семью убили, и показывает вам этот дом единственный выживший родственник. Человеку в моей ситуации только и остается, что удерживаться от вопросов вроде: «Так это и есть та комната, в которой ваш братец прикончил ваших сестер?» Или: «Это и есть тот гараж, где ваш отец пытал ваших двоюродных братьев», и так далее. Самое лучшее в такой ситуации – вежливо шагать за экскурсоводом и, когда он говорит: «А вот эта часть нашего старого дома особенно красива», – кивать и бормотать в ответ: «О да, беседка просто прелесть».

И удивляться.

Пока мы с Наритом бродили по древним руинам, избегая разговоров о современной истории, нам повсюду встречались группки детей без присмотра – целые банды растрепанной малышни, занимавшейся откровенным попрошайничеством. У некоторых из них не было рук или ног. Безногие дети сидели на ступенях заброшенных древних храмов, показывая на отсутствующие конечности, и кричали: «Мина! Мина! Мина!» Мы проходили мимо, но другие дети, у которых были ноги, бежали за нами, пытаясь всучить открытки, браслеты, безделушки. Некоторые из них были наглее, другие пробовали более тонкий подход. «А из какого вы штата? – спросил один мальчик. – Если я назову столицу, дадите мне доллар!» Этот парень преследовал меня по нескольку часов, перечисляя названия американских штатов и их столиц, словно читал странное обрывистое стихотворение: «Иллинойс, мадам! Спрингфилд! Нью-Йорк, мадам! Элбани!» С наступлением вечера он явно приближался к грани отчаяния: «Калифорния, мадам! САКРАМЕНТО! Техас, мадам! ОСТИН!»