Законодатели

Несмотря, однако, на такое решение, он смутился в присутствии мага, а само любопытство и беспокойство показались ему вздорными. Если его могущественный покровитель и отец Уржани оставался спокойным, продолжая обычные занятия, значит, можно было быть уверенным, что верховные маги чувствуют себя хозяевами положения.

Наблюдавший за ним и перелистывавший рукопись Дахир, улыбаясь, сказал:

– Заключение твое – правильно, друг Андрей. Мы покойны, потому что располагаем достаточной мощью для самозащиты от нападения низших существ.

Правда, Абрасак готовится к войне с нами, намереваясь взять приступом наш город при помощи бесчисленных орд великанов и чудовищ, которых он выдрессировал для войны. Но ввиду того, что массы эти неспособны с пользой работать в начинающуюся эпоху, а их многочисленность даже опасна, то их надо истребить или во всяком случае настолько разредить, чтобы они оказались в меньшинстве, обреченном на окончательное вымирание. Космические силы, которыми мы умеем распоряжаться, сделают свое дело, и я надеюсь, ты будешь свидетелем уничтожения этой лавины чудовищ.

– Благодарю, учитель! Но какое величавое и страшное зрелище представит собой уничтожение космическими силами легионов этих великанов, словно куч муравьев, – вздрагивая, ответил Калитин.

– Уничтожены будут одни только тела, которые стали опасными и вредными, а потому и должны погибнуть. Прибавлю еще, что тот же основной закон действует во всех низших мирах; только не всегда пускаются в дело космические силы, как в настоящем случае, а истребительницей является война. Тут мы имеем дело с первобытными расами, исполинским порождением грубых сил преизобилующей природы. Но случается в течение веков, что и культурные нации впадают нередко в состояние атавизма и становятся поэтому опасными для всех прочих окружающих их народов; тогда и к ним применяется только что описанный мною закон.

Народы, обреченные на уничтожение, начинают с того, что утрачивают всякое религиозное чувство, а засим падает их нравственность, потому что душа не руководится уже божественными

законами. Понемногу происходит перерождение мозга. Все способности народа сосредоточиваются в одном определенном направлении, а именно – в сторону материальных интересов. Ум его работает только в сфере промышленной производительности, достигает изумительных успехов в механике, химии, торговле, создает удобства жизни и прочее, зато божественное восприятие понемногу сглаживается, иссякают излучения, вызываемые восторженной верой, а все искусства приобретают псевдореальное, упадочное направление. Под личиной мнимой «художественной правды» музыка становится шумной, беспорядочной и раздражающей, живопись и скульптура преподносят культ безобразия, литература искажается, идеализируя пороки и растление нравов. И долгое время никто не замечает, что под цветущей и «высококультурной» внешностью понемногу совершается нравственное и физическое вырождение.

Общество предается животным страстям, неслыханное высокомерие захватывает умы масс, а ее звериная жестокость становится такой же потребностью, как голод и жажда, и ждет только случая, чтобы проявить себя в виде опасного безумия.

Подобная нация, превращенная в первобытные орды, представляет опасность для всего окружающего; опасность тем большую, что нация эта страшна своим богатством, грубой дисциплиной, превосходством техники и свирепостью умственного состояния.

В такие моменты непреложная судьба выдвигает на свет дух истребления. Обстоятельства неизбежно приводят к великой войне, которая бывает особенно кровавой, а жертвы – бесчисленны, преимущественно среди опасных возмутителей общего мира. Они гибнут тысячами и всегда бывают побеждены.

Калитин живо интересовался обсуждавшимся предметом, поэтому разговор на эту тему затянулся. Со времени прибытия в новый мир молодой астроном сделал большие успехи, а Дахир был доволен его усердием и развивавшейся в нем наблюдательностью.

Наступило минутное молчание. Дахир рассматривал содержимое стоявшей перед ним шкатулки и достал из нее инструмент, употребление которого хотел объяснить ученику.

Вдруг Калитин, внимательно следивший за каждым его движением, порывисто нагнулся над лежавшей на столе рукой мага и не совсем уверенно спросил:

– Учитель, позволь мне осмотреть твою руку. Мне давно хочется это сделать, потому что она весьма удивительна и интересна!

– Сделай одолжение, смотри сколько угодно. Да что ты нашел такого любопытного в моей руке? На ней, как и у тебя, пять пальцев, и только разве более тонкой их формой она отличается от твоей руки, – добродушно сказал Дахир, предоставляя ему свою руку, белую, тонкую и холеную, как у женщины.

– О нет! Разница очень большая, и не в руке только, а и в наших телах вообще. Кожа твоя кажется иной, менее плотной, и я даже подмечал, что она порой слегка фосфоресцирует; но и на вес рука твоя легче. Смотри, она много легче моей, и сравнительно с нею моя рука напоминает грубую, рабочую мужицкую лапу рядом с породистой рукой аристократа.