Законы границы

— В какой-то момент я сообразил, что дружеский разговор мог быть хитрой уловкой Сарко — способом прощупать меня или вызвать на откровенность. Вероятно, таким образом Сарко намекал, что Тере принадлежала ему и мне лучше держаться от нее подальше. Было просто ощущение, но очень отчетливое, и мне стало некомфортно. Впоследствии я предположил, что Сарко давно ждал случая, чтобы завести со мной разговор о Тере и о том, что произошло у нас с ней на пляже в Монтго. А может, Сарко хотел заставить меня покинуть банду, чтобы я оказался подальше от Тере.

— Он сказал вам, чтобы вы оставили банду?

— Да. В тот день, когда мы находились у маяка. Желая увести разговор от Тере, я заговорил о нашем неудавшемся ограблении. Потом мы сидели молча, затягиваясь и слушая шум ветра, бившего в железно-стеклянный купол башни. Мы видели, как Тере приблизилась к заброшенному зданию, побродила вдоль него и скрылась за ним. Солнце погружалось в море, корабль почти исчез за горизонтом. Сарко спросил меня, о чем мы разговаривали. Я ответил, что о нашем неудавшемся налете. «Нет, раньше», — уточнил он. Я сказал, что не помню, хотя, конечно, прекрасно помнил, но тут, к моему огромному облегчению, Сарко произнес: «А, да, про историю Килеса».

И он поведал мне эту историю, которую впоследствии ни разу не упоминал ни в своих мемуарах, ни в многочисленных интервью. Данное обстоятельство кажется мне странным, поскольку журналистам Сарко выкладывал абсолютно все. Так вот, он рассказал мне историю, свидетелем какой стал в первый день своего пребывания за решеткой, в барселонской «Ла-Модело». В тот день он встретил в час прогулки в главном дворе двух друзей своего брата Хуана Хосе, сидевших в этой тюрьме уже несколько месяцев, хотя и не в том отсеке, где сам Сарко. Они разговорились. Во дворе было много заключенных, гулявших или игравших в футбол. И вдруг в какой-то момент это спокойствие взорвалось, и толпа, будто замерев на мгновение, внезапно образовала плотное кольцо, внутри которого оказался светловолосый тучный мужчина, а другой человек — бледный и очень худой — рассек ему грудь самодельным стилетом, изготовленным из пружины матраса, вырвал сердце и показал его всем — окровавленное, блестящее в лучах дневного солнца. Сарко уточнил, что, демонстрируя свой трофей, убийца издал протяжный ликующий вопль. Добавил, что все произошло настолько быстро, что, прежде чем упасть замертво, жертва не успела даже крикнуть от ужаса или позвать на помощь. Надзиратели моментально очистили двор, загнав заключенных обратно в здание тюрьмы, а труп с вырванным сердцем остался лежать на земле. Сарко не задал никому ни одного вопроса, однако ему тотчас стало известно, что убийцу звали Килес, а убитый, по слухам, являлся стукачом, который только что, в этот самый день, поступил в «Ла-Модело». Его перевели из другой тюрьмы. Далее Сарко сообщил, что вечером, после того как Килеса посадили в карцер, его имя, произносимое одобрительным шепотом, разлеталось по коридорам «Ла-Модело», словно молитва или заклинание.

Когда Сарко закончил рассказывать историю Килеса, наступило молчание. Вскоре он поднялся, размял ноги и, сделав несколько шагов в сторону обрыва, остановился. сунул руки в карманы и стоял, глядя на море и небо, уже окутанные сумраком. Затем неожиданно повернулся ко мне и произнес: «Слушай, Гафитас, я тебе кое-что скажу. Поступай как знаешь, только потом не скули, что я тебе этого не говорил. Лично я не возражаю, чтобы ты оставался с нами. В конце концов, ты ведь проявил себя нормальным парнем, а не мямлей, каким казался вначале. Тут никаких претензий. Но знаешь, — добавил он, — если хочешь мой совет — бросай ты все это». Сарко вынул правую руку из кармана и рубанул ею воздух: его жест был намного более жестким, чем слова. «Бросай все это, — повторил он. — Не появляйся больше в «Ла-Фоне» и вообще в китайском квартале. Завязывай, в общем, чувак. Забудь про нас. Живи спокойно со своими родителями, ходи в школу, и пусть у тебя все будет так, как раньше. С нами тебе ничего хорошего не светит. Понимаешь? Все, что надо, ты уже повидал. А нас рано или поздно накроют, как Гилье и остальных. И тогда все будет хреново: если тебе не повезет, склеишь ласты, как Гилье, или окажешься в инвалидной коляске, как Тио. А если повезет — попадешь в тюрьму, как Колилья и Дракула. Хотя для такого, как ты, неизвестно, что хуже. Я-то без проблем покантовался в тюряге несколько месяцев, но тебе там придется плохо, тебя тюрьма просто раздавит, как бы ни пытался изображать крутого. И в этом ты тоже не такой, как мы. К тому же мы-то лишены выбора — никакой иной жизни у нас нет в отличие от тебя. Не будь идиотом, Гафитас, оставь это, пока не поздно».