Бог Любви красноречиво фыркнул и просто посмотрел в глаза дриаде, зная, что она отреагирует так же, как все остальные без исключения: вздрогнет, побледнеет и поспешно отведёт взгляд.
Так и случилось.
Забавно: боги и их слуги всё ещё считали его глупым ребёнком, который зачем-то вдруг вырос и который любит пошалить, не подозревая, что он старше их всех вместе взятых и намного сильнее, хотя никто не может взглянуть ему прямо в глаза, никто никогда не мог, кроме отца-Хаоса — впрочем, в те времена, когда первоотец смотрел на своего первого сына, у Любви глаз и в помине не было.
Не могли смотреть в глаза боги, не могли первородные титаны, а вот эта смертная из далёкого Железного века- смогла. И как смотрела!..
Уж он-то ни с чем не перепутает этот взгляд.
А «малыш Эрот»… Эрос сам создал этот удобный образ: любую насмешку над богами, даже откровенное издевательство, олимпийцы считали обычной детской каверзой и не вполне осознавали, насколько они все подвластны ему. Конечно, даже в этом случае их терпение не безгранично, давно уже собираются что-нибудь сделать с его колчаном и стрелами. Глупые, им невдомёк, что дело не в стрелах (они вызывали только влюблённость, страсть, хотя и очень мучительную порой, только будучи выпущенными из его рук) и что от этого ничего не изменится, что сила Эроса — стихия, которую только он сам может подчинить. И то — не всегда.
Например, только что на краткий миг показалось, будто он вонзил себе в сердце свою же золотую стрелу. Смешно.
Сбросив личину, с наслаждением размял огромные золотые крылья. Если бы кто-то из богов в этот момент видел его улыбку — в ужасе схватился бы за голову, ожидая какой-нибудь пакости.
Казалось бы, что может быть проще: пронзи сердце девушки (будь она хоть трижды титанидой, пф!) стрелой, и она твоя. Но бог любви никогда не искал и не желал простых путей. Хотелось разбудить стихию, поиграть с необычной душой, вызвав не просто страсть, а что-то близкое к безумию. Кажется, она сама этого хочет — вот и получит. А что у него самого сердце каменное — так надо быть осторожнее с желаниями.
Боги всегда получают то, что хотят… Эрос — тем более. Осталось только подождать.
Пожалуй, эта шалость обещает быть интересной.
Ксюша и сама не знала, почему пришла туда на следующий день, и почему приходила снова. Почему ей так нравилось беседовать с этим юношей о людях и богах, шутить, учиться стрелять, постоянно промазывая. Почему лёгкие прикосновения рук к рукам, когда он поправлял её, или случайное столкновение взглядов походили на пулемётную очередь в сердце.
Она не знала, а потому боялась этих редких встреч.
О себе Атанас говорил мало, да и не верилось как-то, что он из простой бедняцкой семьи. Свои познания он объяснял тем, что много путешествовал, но…
Впрочем, Ксюша не настаивала. Хочет скрывать кто он — пусть, это казалось не таким уж важным. Вроде бы впереди без малого вечность, но щекотало неприятное предчувствие, и хотелось жить одним моментом. Как бабочка.
Минуты стали на вес золота.
Конечно, Ксюша давно поняла, что и этот чудесный мир полон дикости, жестокости, насилия, но обратно по-прежнему почему-то не хотелось. Чем дальше — тем больше привязывалась к новому миру…
И всё больше тонула в невозможных глазах охотника.
«Хватит уже о нм думать! — одёрнула себя. — Он на меня смотрит, как на неведому зверушку, не более…»
Однажды, вернувшись из леса с пьяной улыбкой на губах, Ксюша вдруг увидела, как Посейдон похитил милую нереиду Амфитриту, тоже титаниду, но помочь не успела: морские кони владыки морей быстрее мысли. Надрывный крик испуганной красавицы ещё долго стоял в ушах.
«А что если меня и сестёр ждёт такая же участь? Умыкнут, и станем мы чьими-то постельными игрушками на веки вечные» — в страхе размышляла она, понимая, что с такой рабской участью никогда не смирится. Не сможет.
Стряхнув с себя неприятные липкие мысли, уже привычным движением расправила могучие крылья и стрелой взмыла вверх. Ветер шумел в ушах от скорости, но он всё летела и летела вверх, полуприкрыв глаза, пока не оказалась на такой высоте, что если бы была в чуть менее взбудораженном состоянии — непременно завизжала бы с перепугу. Солнце палило нещадно, так, что не будь она титанидой — наверняка уже сгорела бы дотла.
Вдруг острое ощущение чьего-то внимательного взгляда заставило поднять голову, и девушка замерла, впервые разглядев лицо Гелиоса. Раньше не раз и не два пыталась из любопытства, но боялась подлетать слишком близко, даже когда он останавливал ненадолго ретивых солнечных коней, чтобы полюбоваться резвящейся золотоволосой красавицей.
«Какой красивый» — отстранённо подумала при виде солнцеликого титана. Волосы его, длиной по плечи, были того же цвета, что у Сфено — казалось, в них запутались все оттенки пламени, а золотисто-янтарные глаза сияли таким тёплым, ласковым и ярким светом, что, казалось, ослепляют всякого, кто хоть раз в них взглянул.