Законы отцов наших

Мне нужно рассмотреть ходатайства по некоторым другим делам, и у меня есть еще несколько минут до ухода, но я, вместо того чтобы расслабиться и дать своим мыслям отдохнуть, по-прежнему, сама того не желая, прикована к процессу. Сегодня я стала свидетельницей краха. Все равно как если бы на моих глазах произошла автокатастрофа с человеческими жертвами. Нечто леденящее душу. Деструктивное. Признать Нила виновным теперь никак невозможно. Моя оценка дела изменилась кардинально и так быстро, что я начинаю сомневаться в себе. От недосыпания все еще гудит голова и преобладает ощущение, словно я слегка отравилась чем-то и мое сердце качает не кровь, а электролит. Однако выводы обретают четкую форму. Хардкор дал ложные показания, которые могли иметь непоправимые последствия. Что касается денег, десяти тысяч долларов, которые, по его словам, дал ему Нил, то это откровенная клевета и оговор. Следы кокаина на купюрах. Чек, который обналичил Нил. Сомнения более чем веские. Я раздумываю над тем, сразу ли вынести решение или же для виду потянуть несколько дней.

Однако это только формальности. Вопросы все еще мучают мою душу и сердце. «Кто хотел убить и кого? Неужели такое действительно возможно? — продолжаю я удивляться, просеивая факты через сито скептицизма. — Неужели Эдгар и в самом деле решился на невообразимо гнусный поступок в духе Медеи: убил свою жену и обставил все дело так, что подозрение пало на сына?» Из того, что я знала о нем много лет назад, в это вполне можно поверить. И то, что он промолчал о десяти тысячах долларов, тоже говорит о многом. Очевидно, он обратился за помощью к Мэттью Галиакосу и Брендону Туи в надежде, что они помогут увести судебное разбирательство в сторону от денег ПДФ. И он сможет спасти свою шкуру. Перебирая все это в уме, я вдруг испытываю странное чувство нереальности истины, которая все время ускользает от меня. Подобно дыму правда плавает незримо где-то там, в душах каждого участника процесса. Что-то произошло. Что-то объективное, однако не поддающееся проверке. Когда я была еще ребенком, большой популярностью пользовалась теория, согласно которой вся история познаваема. Для этого необходимо лишь поймать свет, который испустило тело и который совершает свой вечный путь в космосе. Световые отпечатки, о которых тогда говорили, куда более надежное доказательство, чем отпечатки пальцев. От этой идеи дух захватывает, однако Эйнштейн сказал, что такое невозможно. Прошлое всегда остается прошлым и оживает только в свете памяти.

Мариэтта стучит в дверь. На ней шляпка и пальто. Я бросаю взгляд на часы. Без нескольких минут пять. Перевожу взгляд на Мариэтту и по улыбке, играющей у нее на щеках, сразу же понимаю: Сет здесь. Она внимательно всматривается в мое лицо, надеясь увидеть предательский румянец. О, разве во мне нет такой частички, которая не хотела бы похвастаться? «У нас была сказочная ночь, — хочу я сказать ей, — он чудесный, великолепный мужчина, он любит меня всю, до последнего мизинца». Вместо этого я говорю с непроницаемым выражением на лице:

— Пусть войдет.

Сет проскальзывает мимо Мариэтты, рассыпаясь в благодарностях и безобидных шутках, — они, оказывается, уже на короткой ноге. Я киваю ему, и он аккуратно закрывает дверь, а затем подходит к столу с моей стороны и берет меня за руку.

— Как ты? — спрашивает он.

— Все болит, — отвечаю я.

— Принимаю это за комплимент. — Он оглядывается, а затем наклоняется, чтобы поцеловать меня. Поцелуй оказался быстрым, но я получаю от него огромное удовольствие. Секундное молчание. — Я не хотел беспокоить тебя, но сегодня вечером ничего не получится. У меня совсем вылетело из головы. Ведь ко мне должна прийти Сара. Мы с ней поужинаем, и она останется у моего отца, чтобы помочь ему завтра в одном деле.

Мы переносим встречу на завтра. Я трясу его запястье.

— Ну а как ты? С тобой все в порядке?

— Со мной? — Он выпрямляется и потягивается. Он весь сияет. — Последние двадцать четыре часа были лучшими в моей жизни за последние годы. За много лет, — добавляет он. — Я говорю это вполне серьезно. — Как и у меня, у него от недосыпания бледное лицо, однако это не мешает ему пребывать в приподнятом настроении. — Я принял лекарство, — поясняет он. — Как граф Монте-Кристо: любовь и месть.

— Месть? — удивляюсь я, однако вопросительная интонация тает у меня в голове, в то время как я еще не успеваю произнести это слово до конца, потому что меня вдруг осеняет: Эдгар, вот кого он имеет в виду. — Ты действительно ненавидишь его так сильно? После стольких лет?

— Но ведь ты не знаешь всей истории.

— И ничего не хочу слышать об этом. Во всяком случае, не сейчас.

— Я понимаю тебя. Однако у меня отлегает от сердца, когда я вижу, как с ним сводят счеты, как он получает то, что заслужил. Поверь мне. Он отвратительный, мерзкий тип. — В глазах Сета вспыхивают нехорошие, злые огоньки. — Теперь до меня наконец дошло, почему Нил наотрез отказывался от адвоката из числа вашей местной своры. Ведь Эдгар наверняка знает их всех как облупленных и к каждому смог бы подобрать ключик.