Законы разведки

– Я уже на третью ходку пошел. Две предыдущих, правда, слабенькие были. Первую вообще можно таковой не считать – только на зону, как амнистия к 40-летию Победы подоспела. Потом проносило аж до восемьдесят девятого… Может, потому, что я к «тамбовским» примкнул. Они в то время круто котировались. Бригада крепкая, и подвязки хорошие в органах имели…

– Я о «тамбовских» что-то читал, было в газетах… Вроде как их разгромили…

– Это ментам так думать хотелось. Но правда, что после перестрелки в Девяткино многих из наших побрали и вкатали сроки. В том числе и мне…

О том, какой это был срок, я спрашивать не стал – не полагалось проявлять излишнего любопытства. Интереснее, что и как сам Барон расскажет.

– Попал я в исправительно-трудовую колонию «Обухово», которую мы называем санаторием. Братва посодействовала. Вскоре туда же перевели и Кума… Такого хоть знаешь?

– Слыхал, конечно. «Кум» – это же Кумарин, личность легендарная. Про него даже книги пишут…

– Вот-вот… Так что в «Обухово» страдать особо не пришлось. Вскоре вообще спрыгнули «на химию», потом откинулись досрочно… Зато на сей раз влетел, видимо, надолго… Семь лет намотали. Строгача. И главное – за что?

– У меня такое впечатления, что здесь только невиновных содержат.

– А ты как думал? Один – мешок картошки с поля спер, другой – с собственной бабой поцапался да приложил ей за дело и сгоряча так, что гуля выскочила… Вот и весь контингент. Самая же главная банда – она при власти. И сама себя сажать пока не собирается. А мы только за власть боремся… Вот конкуренты и душат нас. Сам посуди: я никого не убивал, проходил, как соучастник – и на тебе: семь лет!

– Неслабо…

Барону и в самом деле не повезло. За что его действительно стоило посадить, и наверное, не на семь лет, а побольше, – было юридически недоказуемо. А то, за что фактически посадили, на «семерик» тянуло только теоретически, по исключительно редко применяемому верхнему пределу наказания, предусмотренного статьей УК.

– После той отсидки Кум так и не смог восстановить былое влияние в городе. Шакалов развелось за это время – и ни с кем считаться не хотели… В девяносто четвертом, в первый день лета, на его «мерс» было совершено нападение. Охранник погиб, а шеф вычухался, хоть и получил более десятка ранений…

(Я это знал. Более того – даже был причастен к этому! Но не моргнул и глазом. Как ни в чем не бывало слушал разговорившегося Барона.)

– …Пока Кум зализывал раны в Швейцарии, мы со Степанычем пытались кое-что наладить, но время было упущено. Наше главное в тот период дело – обеспечение безопасности транзита металлов, – уже перехватили солнцевские. Попробовали легализоваться, тем более, что Степаныч любил повторять: «Чем ближе к закону, тем безопаснее», – но у нас ничего не вышло. Видимо, легальный бизнес в нашей стране обречен, видимо, из тени нам не вырваться никогда…

Барон-Мисютин сделал паузу и уставился в потолок.

Вот тебе и «Нелепо жить воспоминаньями». Мне сорок. Где-то около этого и ему. По большому счету жизнь прожита. У него впереди длительный срок, у меня – полная неопределенность.

Да и, если выйдем на волю, что будем делать, чем прикажете заниматься? Я-то хоть знаю – чем. Цель передо мною четкая, а потом… Если выживу, возможно, вернусь к Делу. А что будет делать Мисютин? Завязывать ему поздно. Надо было не начинать…

Так прямо я и сказал ему об этом.

– Ты прав, – тяжело вздохнул Барон. – Но жизнь нельзя прожить по новой. Так уж было запрограммировано. Свыше…

Я даже вздрогнул невольно, насколько и эта фраза, и интонация, с которой она была произнесена, отвечали моим недавним раздумьям.

А Барон тем временем продолжал:

– Я в Якутске родился. Родаки на вертолете разбились, когда мне всего десять лет было. Остался сиротой. В школу перестал ходить, начал бродяжничать. Озлобился на все человечество. Особенно, на милицию. Помнишь, как в те годы было? Чуть что – в детскую комнату. Оттуда – прямая дорога в спецприемник. А там, вместо того, чтобы накормить, – пилюлей навешают. Убегал я. Хулиганить начал, мелочь по карманам тырить. Вот и стал тем, кем должен был стать…

– А в наши края как попал? – спросил я с ненаигранным интересом.

(Все, что удалось до сих пор узнать о Мисютине, было достаточно отрывочно.)

– В семьдесят девятом призвали в армию, служил в стройбате под Ленинградом. И остался здесь – в тайгу возвращаться не хотелось. Связался с Кумом, он организовал прописку. Закорешились. Вместе тренировались, вместе разгружали вагоны, за девками ухаживали… И так до самой «перестройки». Это она всех нас развратила. Фирмы, кооперативы, бары…

– Если есть возможность заработать, так почему бы и нет? Никто святым духом не питается…

Мисютин хмыкнул и улегся на койку; помолчал немного и спросил:

– Ты на воле чем башляешь?

– Картины пишу. Не так чтобы очень, но на жизнь хватает. А раньше преподавал…