Законы войны

Наследник глянул мимо меня – и, судя по звуку ног, дорожный полицейский выскочил как ошпаренный. Наверное, следом за коллегами и даже за дежурным. Восток остается Востоком, а Азия остается Азией. Здесь нет деления, обычного для цивилизованного мира, на бедных и богатых, здесь есть деление на господ и рабов. И с этим ничего не поделаешь. Даже разбогатевший раб в душе остается рабом. Вот почему в Ташкенте почти нет местных крупных купцов, владельцев заводов, все – либо евреи, либо русские. Местные, разбогатев, первым делом уезжают.

– Сударь, какие у вас намерения относительно госпожи Анахиты?

– Простите?

Можете не верить, но я в самом деле не понял, о чем речь. Я называл ее Люнеттой, и никак иначе.

– Не делайте вид, что вам неизвестна эта женщина. Вас видели в ее дворце, и не раз! Вы и сейчас туда направляетесь.

– Дворце? Ах да, понял. Сударь, а вы уверены в том, что имеете право спрашивать?

– Если я спрашиваю вас об этом, значит, я имею на это право!

– Сударь, если вы не потрудитесь сменить тон, здесь не найдется желающих отвечать на ваши вопросы…

Вместо ответа наследник выхватил пистолет…

Как я уже говорил, пистолет у меня был – на входе в участок меня не потрудились обыскать. Это был короткий шестизарядный «Смит-Вессон» калибра триста пятьдесят семь магнум с титановой рамкой, заказным стволом всего в полтора дюйма длиной и спиленным курком. И рука уже была на рукоятке… вот только что прикажете делать? Стрелять в наследника Бухары? Рискуя тем, что и здесь польется кровь: право же, я видел ее достаточно, чтобы рисковать еще раз, пусть даже мне придется ставить на кон свою собственную жизнь. И не столь же безумен наследник Бухары, чтобы стрелять в меня?

Или все же достаточно безумен?

– Послушайте. Что. Я. Вам. Скажу, – сказал наследник, четко выговаривая каждое слово, – это не ваша земля. И вам здесь делать нечего. Уносите отсюда ноги и забудьте сюда дорогу. Здесь нет ничего вашего. Я все сказал.

Рискнуть?

– Хочешь стрелять?

Шаг вперед.

– Стреляй.

Еще шаг. Пистолет упирается почти что в лоб. Пистолет хороший – «Зиг Зауэр 228» или 229, рекомендован для ношения вне строя.

– Ну?

Идиот… Это я ему – не понял, теперь извини. Резкий шаг вперед и в сторону – теперь он не сможет выстрелить мне в лоб, даже если очень захочет – пистолет где-то на уровне моего уха. Левой рукой, получается, что и плечом, – фиксирую пистолет, правой – как следует в горло, удар называется «Клюв сокола», по-моему, за него на ринге немедленная дисквалификация, но здесь – не ринг. Оглушительно гремит выстрел, оставляя неприятный звон в ушах. Еще одно движение – и наследник, не выдержав боли, выпускает пистолет, он глухо стукается об пол. Звон в ушах, кислый запах порохового дыма и злость на весь мир.

– Слушай сюда, обезьяна. Это твоего здесь давно уже ничего нет, все давно наше. Все, что твое, – это твой церемониальный наряд и доля, которую мы платим тебе, чтобы добывать нефть и газ. Но знай свое место, гнида. Мы захотим – и завтра твой сраный эмират не найдут ни на одной карте, понял?

Отступаю. Пинаю пистолет, так чтобы он закатился под стол – пусть ползает на карачках и достает. Немного унижения лишним не будет.

– Адьюс, амиго. Возьми несколько уроков этикета. Подойдешь еще раз к моей жене, – это я выделил тоном, – или к моему сыну – закопаю, тварь.

Спокойно выхожу из участка. Сажусь в машину. Бросаю взгляд на «Феррари»… чисто мальчишеское желание сделать что-то плохое, – но делать этого нельзя. Слова одного британского джентльмена – мы должны быть безупречно вежливыми хотя бы для того, чтобы отличаться от черного народа. Вот и я должен чем-то отличаться от этого кретина.

Полиция? Да пусть попробует…

Сдаю назад – и с пробуксовкой доворачиваю машину на дорогу. Впереди – только два дня, и я намерен прожить каждую минуту сполна. Никакая мразь не испортит мне общение с Люнеттой и сыном. Даже наследник Бухары…

Афганистан, Кабул Шах ду Шамшира 21 октября 2016 года

Приметы последнего времени…

Злоба, подозрительность, страх, недоверие. Мир, расколовшийся на две части – один, стремительно идущий в двадцать первый век, с его космическими полетами и освоением планет, и второй, стремительно тонущий в пучине оголтелой злобы и дикости, мракобесного Средневековья. Мир раскололся на две части, невидимые линии разлома пролегали по континентам и странам, только вот линии эти не увеличивались, как и было положено при разломе, и половинки бывшего целого не отходили друг от друга, а наоборот – стремились друг к другу, сходясь все быстрее и быстрее на контркурсах. Вопрос был в том, кто и что уцелеет при столкновении.