Заковали сердце в лед

– Как успехи, начальник? – мимоходом спросил водила, выворачивая авто с тротуара на проезжую часть.

– Лучше не бывает.

Зиганшин довольно потирал ладони. Удача сама шла к нему в руки. Порубов никак не мог знать про этот инцидент, не находясь на спектакле. А в том, что на спектакле его не было, Зиганшин был уверен с самого начала, даже не имея абсолютно никаких улик и доказательств. Интуиция, как оказалось, его не подвела. В работе полицейского это, можно сказать, самое главное качество. Если нет шестого чувства – делать в органах тебе нечего, можешь рассчитывать разве что на место гаишника.

Придя домой, Михаил почувствовал, что устал за этот день как собака. Ноги отваливались от постоянной беготни, а голова раскалывалась от непривычно большого количества мыслей. Жена, так и не дождавшись прихода мужа, уже мирно спала в кровати, трогательно свернувшись калачиком под одеялом. Он зашел на кухню, перекусил парой бутербродов с колбасой, заботливо оставленных Катей на столе. Закурив перед сном, задумчиво посмотрел в окно – ночь была темной, хоть глаза выколи, разве что редкие фонари освещали пустынные улицы спального района. Где-то вдалеке послышалось завывание «Скорой помощи». Все-таки странно устроен мир. Кто-то сейчас стоит у окна, либо готовится к завтрашнему экзамену, развлекается с подругой на дискотеке, взбирается на вершину горы, купается в океане, объясняется в любви, у кого-то, возможно, доживающего последние минуты, перед глазами пробегает вся его жизнь.

Михаил вздохнул, отошел от окна, разделся, лег в кровать и мгновенно вырубился.

Проснувшись утром, первое, что он услышал, был звон посуды на кухне.

– Катя, ты чего так рано?

Жена, вытирая руки о фартук, зашла и, нагнувшись, поцеловала его в щеку:

– Доброе утро. Что-то не спится. Вчера рано легла, вот и вскочила ни свет ни заря. Поднимайся, а то на работу опоздаешь. – И она снова исчезла, возвращаясь на кухню.

Опер сладко потянулся и зевнул. Сквозь шторы в комнату проникали первые лучи солнца, оставляя на полу светлые полосы. Шаркая ногами в стоптанных тапочках, Зиганшин сходил в ванную, потом зашел на кухню. Настроение было, мягко говоря, противное и гадкое, каким оно обычно и бывает по утрам у любителей поспать подольше и послаще.

– Я сейчас подогрею. – В легком пеньюаре, просвечивающем ее соблазнительные формы, Катя стояла у плиты.

Солнце, выкатившись из-за крыш, светило прямо в окно, за которым пели ранние пташки. Под окном, около беседки, распивали бутылку первые алкоголики. Зиганшин взял с подоконника головку лука и бросил в направлении мужиков. Луковица гулко ударилась о землю в полуметре от пожилого пьяницы. Дед недовольно посмотрел вверх и спрятался под крышу беседки.

– Ну вот, последнюю луковицу выбросил. От тебя их прятать, что ли? – недовольно проговорила Катя, стоявшая у плиты.

Сняв со сковороды несколько сочных, скворчащих котлеток, она добавила их к искусно оформленному гарниру. На столе уже красовался греческий салатик из свежих овощей, зелени и мраморных кубиков брынзы. Напоследок достала из холодильника початую бутылку хорошего марочного вина, грациозно, словно кошечка, примостилась на коленях у мужа и прошептала, целуя клевавшего носом мужа:

– Просыпайся, соня.

Через распахнутый разрез халатика была видна упругая грудь, и Михаил буквально утонул в океане напористой женской сексуальности и нежности. Катя скользнула рукой в трусы мужа, отчего тот блаженно вздрогнул и расплылся в улыбке, предвкушая сладкий «десерт». Чего-чего, а обаяния Катьке было не занимать. В общем-то, на это он и клюнул, когда впервые увидел ее, идущую под ручку с Порубовым. Он считал, что главное в женщине – красота, сексуальность, обаяние; всякие внутренние духовные миры – это так, дело двадцатое. О душе обычно рассуждали либо неудачники, либо интеллигентишки, что в принципе одно и то же. Зиганшин игриво хлопнул жену по попке.

– Подожди, сейчас разолью, – наливая по бокалам вино, томно улыбнулась она.