Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

«Передайте эти вещи Лукерье, — просит Шевченко в записке на имя Белозерской. — Я вчера только услыхал, что она захворала. Глупая, где-то хлюпала по лужам, да и простудилась. Пришлите с Федором мерку ее ноги. Закажу теплые башмаки, а может быть, найду готовые, так в воскресенье привезу… Передайте с Федором — лучше ли ей или нет?»

Варфоломею Григорьевичу Шевченко в августе сообщал: «Будущая супруга моя зовется Лукерьей, крепостная, сирота, такая же батрачка, как и Харита, только умнее в одном — грамотная… Она землячка наша из-под Нежина. Здешние земляки и землячки наши (а особенно барышни), как услыхали, что мне бог такое богатство послал, так еще немножко поглупели. Криком кричат: „Не пара и не пара!“ Пускай им сдается, что не пара, а я хорошо знаю, что пара…»

Украинские помещики, «земляки и землячки», о которых с горечью упоминает Шевченко, — это прежде всего Кулиш, Белозерские, Карташевские, — приложили немало стараний, чтобы отравить последние годы жизни поэта.

Когда сестры Александра Михайловна и Надежда Михайловна принимались уговаривать Шевченко не жениться на Лукерье, он сердито отвечал:

— Хотя бы и отец мой родной поднялся из гроба и сказал бы мне то же, так я бы и его не послушался!

Хотя Лукерья была очень миловидной девушкой, но и ленивой, неряшливой и необыкновенно ветреной. Это очень было не по душе Тарасу. Он все же мечтал о жене «чепурненькой», то есть аккуратной. А ей не нравился Шевченко, «старый да сердитый», но она готова была выйти за него замуж, потому что считала его богачом. Шевченко объявил ее громогласно своей невестой, возил даже к графине Толстой, поместил на отдельной квартире.

Однако недолго продолжалось это увлечение. Посещая квартиру Лукерьи, он неоднократно указывал ей на грязь и беспорядок. Неряшливость Лукерьи страшно бесила его и привела в конце концов к полному разрыву. Эта неудавшаяся женитьба закончилась следующим трагикомическим объяснением в присутствии посторонних лиц. «Лукеро, — говорит поэт, — скажи правду, обращался ли я когда-нибудь с тобою вольно?» — «Нет», — тихо отвечает та, потупившись. «А может быть, я сказал тебе когда какое-нибудь неприличное слово?» — «Нет». Тогда он вдруг поднял кверху обе руки, затопал ногами и не своим голосом, в исступлении закричал: «Так убирайся же ты от меня!.. Иначе я задавлю тебя!..» Лукерья стрелой вылетела из комнаты.

Разрыв с Лукерьей означал для Шевченко, что рушится его заветная мечта создать на склоне лет свой дом, семью. Он тяжело переживал это свое поражение, даже запил…

Огорчило и в душе обрадовало его еще одно известие, что у Максимовичей наконец-то родился сын. Он направил им теплое поздравление, но мысли его были невыносимо тяжелыми: «Это мой сын… Я чувствую его моим больным сердцем… Но об этом не могу признаться даже самому себе…»

Тяжелым чувством одиночества повеяло в его стихах:

И молодость моя минула,
И от надежд моих дохнуло
Холодным ветром. Зимний свет!
Сидишь один в дому суровом,
И не с кем даже молвить слова
Иль посоветоваться. Нет,
Ну, никого совсем уж нет!
Сиди один, пока надежда
Тебя — глупца — не засмеет,
Морозом взор не закует
И гордость дум, что были прежде,
Не разнесет, как снег в степи.
А ты сиди в углу, терпи,
Не жди весны — счастливой доли, –
Она уж не вернется боле,
Чтоб садик твой озеленить,
Твою надежду обновить,
И мысль свободную на волю
Не сможет выпустить. Сиди,
Сиди и ничего не жди!

Но были в эти последние месяцы жизни поэта и светлые, радостные дни. В конце октября 1860 года состоялось торжественное годичное собрание Академии художеств, на котором был рассмотрен вопрос о присуждении звания академика по представленным работам Тарасу Григорьевичу Шевченко. Собрание единогласно решило присвоить это высокое звание Шевченко с выдачей соответствующего диплома: