Закрытие темы (сборник)

– Вот тебе «мачта». Ты проиграл. Я задумал другое.

На пороге стоял бородатый. В руке он держал верёвку.

19

– Идём.

– Куда?

– Открывать ворота.

20

– Извини, пожалуйста. У меня к тебе просьба. Ты бы не мог отрезать кролику волосатую ногу?

Это моя жена появилась из кухни. (Мы приобрели мясо кролика, у кролика контрольная нога, а у моей жены аллергия на шерсть.)

Я иду на кухню и выполняю всё, что она меня просит. Я взволнован.

– Ты редактируешь новый свод образцовых инструкций?

– Нет, я размышляю над судьбой одного человека.

– Звонил Фролов. Он спрашивает, куда ты пропал.

– Куда я пропал? Хорошо, спасибо.

Я возвращаюсь опять за машинку.

– Любимая моя! – пишу посвящение.

Любимая моя! Я посмотрел на небо и вспомнил те края, где я ни разу не был. Где я и быть не мог: там всякое такое – Весы и Козерог и многое другое…

21

Ещё не заря, но предутренний сумрак. Фиолетовые разводы на востоке. Шествие облаков. Предрассветная дымка. Капли влаги на гипсовых лицах.

Чигирь-звезда горит над забором.

«Однако, полномочия, есть ли у меня полномочия?» – думал я, открывая ворота.

– Не спи, не спи, – торопил бородатый.

На территорию охраняемого объекта кузовом вперёд въехала грузовая машина. Из кабины выскочил бородач, абсолютная копия первого.

Я подумал: наверное, братья.

Братья опустили борт кузова. Гипсовый человек лежал на спине. Гипсовый человек смотрел на небо.

– Ну вот, привезли, – сказал первый (а может, второй), он обматывал верёвкой гипсовое туловище.

– Ребята, но почему ночью?

Братья многозначительно промолчали.

– Ребята, это кто-то выполняет план по выпуску валовой продукции?

– Послушай, – сказал второй (а может быть, первый), – не пытайся рассудком постичь то, что не поддаётся рационалистическому объяснению. Лично я давно не задаю вопросов.

– Но… но какова их природа?

Я услышал:

– Это мертворождённые. Их возникновение было ошибкой. Тяни.

Втроём потянули за конец верёвки.

Гипсовый человек сопротивлялся, – он не хотел покидать кузов, – он цеплялся ногой за скамейку, в запасное колесо упирался плечом, он опрокинул ведёрко, перевернулся на бок и, передвигаясь вперёд короткими рывками, вывалился из машины.

Я посмотрел на лицо вновь доставленного, оно показалось чрезвычайно знакомым.

22

Мотор уже был заведён, когда на крыльце появился проверяющий.

– Стой, стой! Где накладные?

Я отскочил в сторону, я спрятался за кабину. Выглядывая отсюда, я видел, как проверяющий проверяет. Он подносил к самому носу какие-то бумаги, – казалось, что нюхает. Он стоял под фонарём. Дул ветер.

Проверив, он сказал:

– Поезжайте.

Машина тронулась.

– Выходи, проигравший. Я тебя вижу! Пора!

– Прочь, прочь, прочь, – говорил я себе, на ходу залезая в кузов.

Прежде чем лечь на место гипсового человека, я успел обернуться назад: проверяющий таял в тумане.

23

Что было дальше?

Ничего. С первыми лучами солнца на объект возвратился Фролов. Он был изумлён и испуган: неведомо кто в сапогах и штанах на манер галифе спал на диване.

Около крыльца Фролов обнаружил новую статую – с удивительно знакомым лицом.

1983

Комиссарова ночь

Удивительно, даже в самые жаркие дни он не снимал стройотрядовку. Никто не видел его никогда загорающим. Правда, если загорать, то не сейчас, конечно, потому что сейчас не солнечный день, а вечер, притом прохладный, но всё равно, он даже рукава никогда не засучивал.

На рукавах были эмблемы. На одном – института, всякие «де игрек по де икс» внутри шестерни, на другом – «Буревестника». Так назывался отряд: «Буревестник-77». Юбилейный был год, если кто помнит. Год шестидесятилетия.

И ещё одна годовщина, но о ней мало кто знал (он знал, он-то обязан был знать, это его лично касалось) – 360 лет мирному договору между Россией и Швецией.

Дела давно минувших дней. С позиций времени видней.

…Они дошли до ручья. Завхоз Быков остановился.

– Половина пути, – сказал Быков.

И он тоже остановился. Он сказал:

– Обратно пойдём дорогой.

Присел на корточки. Завхоз Быков ждал, когда он поправит язычок на ботинке. Он поправлял. Про себя он думал, что плохо поступил, не надев кеды.

«Фыр, фыр», – пролетела над ними птица.

– Рябчик, – предположил Быков.

– И потом, я тебе вот что скажу, – продолжал завхоз, когда тронулись дальше. – Плюнь ты на своего Белкина-Стрелкина. Ничего он тебе не даст. Ну, поработаешь на Белкина, ну, посидишь с паяльником. Ерунда всё это. Без перспектив. Кто такой Белкин? Подумаешь, Белкин! Шишка на ровном месте. Иди к Бурлакову. Бурлаков – сила. Хочешь, я с ним поговорю? Я ему скажу. Сказать?

Микитин кивнул, что означало «сказать», – не очень-то, однако, задумываясь о Бурлакове. Его занимали другие проблемы. Собственно, две: одна – диалектика правды и правдоподобия, как она отразится в данном походе, другая – наступление ночи. Идти оставалось пять километров. Потом назад возвращаться. Быстро темнело.

А было завхозу лет где-то, наверное, тридцать. Он знал кратчайший путь до деревни. Он вёл комиссара.