Кейн молчал, но вопреки моим ожиданиям, он не выглядел довольным или счастливым, ведь именно этого признания он добивался от меня. Напротив, он вдруг как — то погрустнел, и всегда живые и энергичные, горящие холодным огнем глаза, потускнели и словно подернулись пеленой еле уловимой тоски и печали. Я протянула к нему руку, и он, словно ребенок, прижался к ней щекой. В этом прикосновении было столько невыраженной, нерастраченной нежности, что от нее впору задохнуться, но Кейн дышал, и крепко зажмурившись, вдыхал запах моего запястья. Следы от капельниц превратились в синяки, которые никак не добавляли романтики.
Так много заботы, которую мы оставляем при себе, приберегая ее для лучшего случая, для лучшего человека. Так много нежности, которая щемит сердце, рвет его на части, но мы сжав челюсти копим ее, храним для тех, кому она совершенно не нужна, хотя вот он — человек, которому все это нужно как воздух.
— Ты самый противоречивый из всех людей, которых мне довелось встретить, — я коснулась его волос, таких мягких и послушных.
Глубоко вздохнув, Кейн поднялся с пола, и подняв меня на руки, усадил к себе на колени. Осторожно, стараясь почти не касаться меня. Каждое его движение было мягким и бережным, словно я могла рассыпаться в его руках, как слишком сильно сжатый хрустальный бокал. Повинуясь какому — то неведомому инстинкту, я прижалась к нему всем телом, стараясь не думать о том кто он, что я чувствую, что будет дальше с нами со всеми: мной, Дрейком. Есть только этот момент. Его дыхание на моих губах, руки слегка сжимающие мою талию. Я неотрывно смотрела в его глаза, изо всех сил стараясь не утонуть в них. Они похожи на холодное море ранним утром. Чистое, манящее окунуться. Губы потянулись к его губам — мягким, настойчивым, обещающим страсть всепоглощающую, крепкую, настоящую, взаимную. Я послушно следовав за ним, заданному им ритму, и мне не хотелось бунтовать как раньше, напротив — хотелось подчиниться, сдаться в плен, остаться там навечно, наслаждаться его силой, его безгранично властью надо мной, и это было прекрасно. Бесконечный бунт во мне успокоился, по крайней мере на какое — то время. Руки Кейна сжали меня чуть сильнее, и у меня вырвался стон, не то удовольствия, не то боли, но мне кажется, что это было нечто общее и неделимое во всем, что касается этого мужчины, который смешал мне все на свете. Постоянная борьба во мне не дает покоя — остаться рядом с ним, или бежать не оглядываясь? Наверное, я слабая не только физически, но и внутренне, иначе давно приняла бы решение.
Странно было ощущать себя в его руках. Это казалось пугающе естественным, будто он всегда касался меня, всегда целовал. Мой инстинкт самосохранения молчал как партизан, что было еще более странным.
На секунду перед глазами мелькнуло измученное болью лицо Дрейка, и я неосознанно отпрянула от Кейна. Стало так противно от себя самой. Двое мужчин неравнодушных ко мне, и я — неизвестно кто, простая девушка, которая не заслуживает никого из них.
— Вайолет, что такое? — растерянно спросил Кейн.
— Мне действительно пора идти, — я быстро слезла с его колен и решительно направилась к двери, и не успел Кейн опомниться, как я уже вышла в холодный и темный коридор, освещаемый лишь лампой под высоким потолком.
Игнорируя смешок охранника, я как можно быстрее направилась к лифту. Еще минута, и он нес меня обратно на этаж лазарета. Я вернулась незамеченная никем, хотя мне показалось, что прошла целая вечность.
Глава 14
Укутавшись в шерстяное больничное одеяло, пропахшее дезинфицирующими средствами, я постаралась не думать ни о чем и ни о ком. Единственная мысль, которая никак не покидала меня — необходимо побыть одной. Совсем. Желательно в моей квартире. Теперь я скучаю даже по ее не слишком роскошной обстановке, но, она мне напоминает о прошлом, в котором не было такого количества проблем и страхов. Была лишь работа от звонка до звонка, моя семья.
Выудив плеер из — под подушки, я снова включила Ave Maria Каччини, и отдалась музыкальной гармонии и совершенству голоса исполнителя, мастерству композитора. Удивительно, что в мире, где есть такие прекрасные вещи, есть и такая всепоглощающая слепая ярость, разрушающая города, жизни, ломающая судьбы тех, кто уцелел под ее натиском.
Слушала музыку до тех пор, пока не сел аккумулятор, и все не погрузилось в оглушительную тишину. Постепенно я погрузилась в тяжелую дрёму без снов. Утро встретило меня пронизывающим холодом. Одеяло упало на пол, и мне показалось, что меня окатили ведром холодной воды.
Едва я пришла в себя, как на пороге лазарета появился мой командир, держа в руках какой — то листок. Быстро встав с постели, я вытянулась по стойке "смирно".
— Вольно, солдат, — командир
Стайлз слегка улыбнулся, — держи, это увольнительная на неделю. Отдохни и возвращайся, тебе нужно тренироваться.
— Есть, — четко ответила я, еще хриплым после сна голосом, — разрешите просьбу?
— Да.
— Могу я сменить личного тренера, или же вовсе отказаться от него и тренироваться вместе со всеми?