Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры

Дело в том, что 2 декабря Совет министров обсудил предложенную Мирским реформу Государственного Совета – создание в нем квоты для выборных представителей от общественности. Самое страшное, ее поддержали министр земледелия А.С. Ермолов и два авторитетных в империи правоведа – Д.М. Сольский и Э.В. Фриш. Хотя оппонировали князю С.Ю. Витте и министр финансов В.Н. Коковцов, Николай II изрядно растерялся и в поисках помощи еще накануне обратился к «милому другу» В.П. Мещерскому. Это по версии Е.А. Святополк-Мирской, со слов Витте. Но, судя по придворной хронике, царь уповал вовсе не на Мещерского.

Вечером 2 декабря, сразу после совещания, с прощальным визитом в Царское Село приехала королева Греции Ольга Константиновна, тетя императора. И пила с ним чай. Говорили о совещании, не вдаваясь в подробности. 4 декабря с часу дня до шести вечера она проездом находилась в Москве и виделась со столичным генерал-губернатором. В тот же вечер великий князь с женой и племянниками отправился в Санкт-Петербург на именины другого племянника, августейшего. Причем с вокзала все тут же устремились в Царское Село, успев как раз к завтраку. Сергей Александрович явно торопился на встречу с государем под влиянием новостей, сообщенных «тетей Олей». Недаром вскоре после завтрака Николай II прогулялся с ним наедине.

6 декабря Совет собрался в Царском Селе на второе заседание. Монарх в нем не участвовал, но вечером вновь прогулялся с дядей Сергеем. В третий раз по аллеям они прошлись утром 8-го, то есть непосредственно перед заключительными дебатами, посвященными реформе Мирского. И Сергея Александровича, и двух его родных братьев – Владимира и Алексея – император пригласил на финальные прения. Конечно, московский генерал-губернатор открыто выступил против затеи главы МВД. Тем не менее царь согласился не с ним, а с компромиссным вариантом Сольского и великого князя Владимира Александровича – дополнить Госсовет особым выборным органом для предварительного рассмотрения законопроектов. Согласился, верно, единственно ради того, чтобы выглядеть беспристрастным… в глазах одного человека – матери. Мирский же посчитал свою миссию исполненной и ошибся.

Вечером 9 декабря Николай II с дядей навестил в Гатчине Марию Федоровну и обсудил с ней создавшееся положение. Несомненно, оба думали, что императрице не понравится опасный эксперимент с выборностью, и санкция на отставку строптивого князя будет дана. Увы, мать императора при всей обеспокоенности программой «фаворита» прежде пожелала лично поговорить с ним. Беседа состоялась 11 декабря и привела к половинчатому решению. Мария Федоровна не одобрила ни изгнание из кабинета либерального министра, ни план скромного реформирования Госсовета. Как следствие, тем же вечером государь вычеркнул из указа третий пункт «о выборных», а 13 декабря не принял просьбу удрученного поражением чиновника об отставке, вторую по счету.

Третью князь подал 3 января 1905 года, в день, когда император в письменной форме отчитал его за безобразное происшествие в Москве, случившееся 29 декабря: на собрании Общества по распространению технических знаний слушатели митинговали и кричали «Долой самодержавие!» Между тем великий князь Сергей Александрович предлагал и Мирскому, и президенту Академии наук великому князю Константину Константиновичу данное мероприятие официально запретить. Но оба не захотели вмешиваться.

И тогда хозяин Москвы 3-го числа вновь появился в Царском Селе. Всего на несколько часов, чтобы позавтракать, прогуляться и отобедать с венценосным племянником. А еще пожаловаться на главу МВД. В итоге Мирскому вручили выше помянутый августейший реприманд. Однако и факт очевидного потворства Мирского бунтовщикам оказался неубедительным для Марии Федоровны. Тем же вечером великий князь Александр Михайлович встретился с министром и от имени матери царя попросил держаться и в отставку не уходить. Вечером 4 января у Николая II с Петром Дмитриевичем состоялся «крупный разговор». Он касался способов реагирования на общественные протесты. Император желал их не допускать и подавлять, князь выражал сомнения в эффективности запретов и репрессий. Обрести консенсус они так и не смогли. Впрочем, и разорвать союз друг с другом – тоже. И легко догадаться, почему…