Закулисье пушкинских сказок

Исторические и географические привязки сюжета – это первый смысловой контур сказки, проливающий свет на её возможную скрытую двуплановость. Второй контур – это ролевые функции некоторых персонажей сказки, в которых легко узнаются «визитки» главных европейских держав предпушкинской и пушкинской поры. В самом деле: Ткачиха – это, вне всякого сомнения, Англия, «ткацкая мастерская всего мира», каковой она обычно изображается во всех изданиях всемирной истории (достаточно напомнить, что первый прибывший в Санкт-Петербург английский торговый корабль был нагружен исключительно полотном). Повариха – это, опять же вне всякого сомнения, Франция, слывшая в Европе XVII–XIX вв. законодательницей кулинарной моды и заполонившая «французскими поварами» (образ, известный и по русской классической литературе) весь цивилизованный мир того времени. А сватья баба Бабариха, конечно же, третья главная держава Европы XVII–XIX столетий – Священная Римская империя германской нации. Почему «сватья»? Потому что ядро империи – Австрийское владение Габсбургов – «соединилось в одно целое посредством ряда наследств и брачных договоров»²², а его история – это история «сцепления разных выморочных имений, отдаваемых в приданое»²³. Известен был даже посвященный этому «ядру» латинский стих, так звучащий в переводе на русский: «Пускай другие воюют; ты же, блаженная Австрия, заключай браки»²⁴. Да и выбор имени – «Бабариха» – был, несомненно, продиктован его очевидным звуковым сходством с названием Баварии – страны, положившей историческое начало всей данной политической кристаллизации (выделением из Баварии в 1156 г. была впервые образована как самостоятельное герцогство и сама Австрия). Хотя само по себе имя «Бабариха» восходит к русской фольклорной традиции – оно заимствовано Пушкиным из опубликованного в 1818 г. сборника Кирши Данилова.

Но если и эти аналогии верны, то и в оклеветанной избраннице царя Салтана придётся признать Россию – столь же законную родственницу западноевропейских держав, сколь и традиционную жертву их политики. «….Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна», – замечает в своих исторических заметках А. С. Пушкин²⁵, а профессиональный дипломат Ф. И. Тютчев подводит под эту пушкинскую мысль множество интереснейших наблюдений (в том числе и в стихотворной форме). Впрочем, говоря о странной предвзятости и о не менее странном «двойном счете», который обычно демонстрирует Европа в отношении России, я меньше всего хотел бы быть понят здесь в том смысле, что способность постоянно оказываться жертвой чужих интриг – это возвышающее Россию достоинство. Нет, конечно; скорее речь должна идти о некой печальной, характеризующей нашу страну, эмпирической данности. Но тем важнее понять – с помощью Пушкина – её историческую суть: является ли эта данность извечной особенностью России, или же её неблагоприобретенным качеством?

В сказке, между прочим, достаточно ясно показано, что жертвой чужих интриг царица Мать является вовсе не изначально.

Глава 4 Финансы и романсы

Любые аналогии сомнительны, если не поддаются экспериментальной проверке. Поддаются же ей лишь аналогии, проводимые между достаточно сложными смысловыми структурами, поскольку лишь при таком условии сравнение структур будет сопровождаться эффектом нарастания совпадений или несовпадений (данный эффект и является критерием проверки). А сюжетную структуру «Сказки о царе Салтане», как и реальную историческую структуру русско-европейских отношений конца XVII – начала XVIII в., можно считать достаточно сложными, чтобы их сравнение могло безоговорочно убедить нас в случайности или, наоборот, неслучайности сходства между ними. И с этой точки зрения чрезвычайно многообещающе выглядит та сюжетная линия сказки, где Гвидон, принимая облики комара, мухи и шмеля, посещает заморье с его обитателями – Ткачихой, Поварихой и сватьей бабой Бабарихой.