Зал ожидания

Вернувшись из школы, Федор еще на дворе заметил, что дверь в сени открыта, и подумал, что пришла Анюта, потому что только они двое знают тайник, куда прячут ключ, а квартирантов у них в это время не было. Как-то на днях Анюта говорила про медсестру из поселковой поликлиники, которая просится на квартиру, так это, должно быть, она и переехала. Медсестра с дочкой.

Только он это вспомнил, как из дома раздался такой отчаянный крик, что даже воробьи на рябине шарахнулись. Девчонка орет. Плачет или так, озорует? Вот примолкла и даже заныла тихонько. Заскулила, как собачонка. Нет, это она, оказывается, запела. И опять заорала. Бьют ее там, что ли? — встревожился Федор. Да нет, просто так орет. Озорует. Вот теперь снова запела. Дочка этой, из поликлиники. Заполошная.

Дверь в комнату оказалась настежь распахнутой, и Федор вошел.

На широкой кровати навалены подушки, какие-то узлы, одежда и еще всякие домашние вещи, и почему-то все очень яркое, цветастое. Среди всего этого, в спешке сваленного, скарба, как в разноцветных волнах, барахталась девочка. Не очень уж маленькая. Лет, наверное, четырех или даже пяти. Она так отчаянно орала и колотила руками, будто и в самом деле тонула.

— Ты это чего? — спросил Федор.

Девочка сразу же перестала орать, с интересом посмотрела на незнакомого мальчика и, кажется, даже улыбнулась.

— А мне скучно, — объявила она. — Все меня бросили тут одну.

— Если кричать, то веселее?

— Покричу, тогда кто-нибудь да придет, и будет веселее.

— Ну, вот я пришёл…

— А ты кто?

Не успел Федор ответить, как в комнату вбежала маленькая очень бойкая женщина и тоже спросила:

— Ты кто? Ты — Федя? Да?

Голос у нее оказался такой звонкий, что отзывалось по всей комнате. Не дожидаясь ответа, она сообщила:

— Ну вот, а мы теперь будем у вас жить. И все мы будем дружить. Ты не возражаешь? Я люблю с людьми дружить. А ты?

Она задавала никчемные вопросы, на которые можно не отвечать, наверное, она и сама это понимала, потому что и не ждала, когда ей ответят. В то же время она суетливо хватала разные вещи, пристраивала их к месту. Так же суетливо выхватила она свою дочку из вороха разноцветных вещей и поставила ее перед Федором.

— Вот, — проговорила она. — Называется Катя. А я — Юлия Ивановна. Хорошо бы вы пошли погулять, а я тут наведу порядок, и тогда мы подкормимся.

— Мне еще уроки учить, — возразил Федор. — И до хозяйству надо…

Но Юлия Ивановна не приняла его возражений:

— Успеешь, Федя, успеешь. А по хозяйству мы тебе поможем. Не вертись, Катюшка, дай-ка я тебя приодену.

Она выхватывала из разных мест красный, в белый горошек платок, пестрый, полосатый свитерочек, красные резиновые сапожки.

— Дядя Федя съел медведя, — проговорила девочка. — Ну, пошли…

Нарядная, румяная, большеглазая, она напомнила Федору яркую картинку из детских книжек.

«Книжечки эти, картиночки для малышей, — с превосходством ученика третьего класса думал Федор. — Детсад это. И надо же было Анюте пустить таких? Возись теперь вот…»

С прежними жильцами никаких хлопот не было, они жили сами по себе, не вмешиваясь в его дела, а эти не успели въехать, как уже начинают командовать, покрикивать, распоряжаться.

Одним словом, прощай, спокойная жизнь.

Так раздумывал Федор, сидя на крыльце, а Катя носилась по мокрой траве, по сверкающим лужам и звонко, на весь двор, выкрикивала:

— Федя! Федюнчик!

Минут пять он посмотрел, но так ему надоело, будто прошло пять часов.

Он поднялся и громко сказал:

— Короче говоря, я пошел уроки готовить.

Катя сразу притихла, немного постояла, подумала, потом подошла к Федору. И такая она показалась послушная, все понимающая, на все согласная, что он даже подумал, будто с ней можно по-хорошему обо всем договориться. Но она тут же развеяла это его предположение.

— Ну ладно уж, пошли, — сказала она и взяла его за руку.

— Это куда еще? — удивился Федор.

— Уроки готовить.

— Тебе этого не надо. Ты тут побегай…

— Нет уж, и я с тобой. Нет уж…

И тут только понял Федор, что от этой девчонки ему теперь уж никогда не отделаться. Теперь так и будет — куда он, туда и она. С отчаянием он опустился на ступеньку. Она сейчас же пристроилась рядом и, подтверждая его горькие мысли, сообщила:

— А я на будущий год в школу пойду. Вместе ходить будем.

«Теперь все, — обреченно подумал Федор, — теперь уж не будет мне жизни…»

Катя начала что-то рассказывать, и не успел еще Федор вникнуть в смысл ее болтовни, как из дома вышла Юлия Ивановна:

— Вот как хорошо вы познакомились, — проговорила она. — Вот я вам еду принесла. Держите-ка. Бери, Федя, не стесняйся.

И сама с бутербродом в руке уселась рядом с Катей.

— Ты всегда такой насупленный или только для первого знакомства? — спросила она.

Не получив ответа, Юлия Ивановна решила:

— Всегда такой. — Вздохнула и сразу же засмеялась. — А это нехорошо — всегда хмуриться. От этого устаешь жить, а ты еще мальчик, хотя и большой уже. Тебе веселее надо жить, бегать, смеяться и даже озоровать.

— За озорство бьют, — рассудительно заметил Федор. — И плакать не дают.

— А ты не по-злому озоруй, а по-веселому.

— Это как?