Зал ожидания

Все знали, какой он болтун между запоями, и поэтому не очень-то прислушивались к его речам, а так только, разве что от скуки. Уже все пообедали, мужики собрались поодаль вокруг бочки с водой, у них там свой разговор. Ну, а тут, в садике под березами, женщины. Дунин с ними, как некурящий.

Одна из них спросила:

— Ты вот, значит, товар дорогой, а почему тебя, такого дефицитного, жена бросила?

Просто так спросила. Его речи давно уже всем известны, а жена ушла от него потому, что он пить начал и драться. Это тоже не секрет. После чего он так и возненавидел женщин, хотя надо бы самого себя возненавидеть.

Анюта помнила его молодым и, как ей казалось тогда, красивым. Таким он явился на завод. Поступил он слесарем, и все думали, что это, конечно, ненадолго, что такой скоро подыщет работу получше, тем более, что в армии служил он автотехником.

А он вот до чего докатился. Сидит на скамейке, горбатится, как старик, и вяло пережевывает глупые слова:

— Я для баб — тиран, с некоторого периода.

— Ну уж и тиран. Где тебе?.. — сказала Анюта. — Людям настроение портишь, работе мешаешь, вот и все твое тиранство. А скорей всего, саботаж это, а не тиранство.

— А ты меня словами не стращай, поскольку я ничего не боюсь. А отсюда я вскорости и так уйду, и везде меня примут. А ты так и завязнешь тут в своей глине. Кому ты нужна? Тобой только мужиков пугать… А ты меня под крант… Мужика вполне одетого. Под крант… У меня диплом. Я дипломированный слесарь, а ты, как кутенка…

Все уже давно разошлись по своим рабочим местам, а он все бормотал, и ему было все равно, слушают его или нет.

Шумел ветер в березах над его поникшей головой, свежий ветер большой реки стряхивал с листвы розовую кирпичную пыль, а он все говорил, угрожая кому-то с тупым раздражением алкоголика, которому приспело время опохмелиться.

«А какой человек был, — с негодованием думала Анюта. — Какой золотой был мастер!»

И еще она думала — и тоже с негодованием — о нестойкости человека: как непрочно устроен он, если не может устоять перед таким примитивным злом. В чем же сила зла? Только в человеческой слабости. Тогда какая же это сила, если она держится только на слабости? Ведь сильного зло не одолеет. Ох, как это не просто: зло на виду у всех губит людей, все смотрят, и никто толком не знает, что надо сделать, как его убить. Как сделать, чтобы хорошие люди не отдавали ему свою силу и свой талант?..

Так она думала, а сама злилась, и все в ней кипело от бессилия и оттого, что она сама не сильна, вернее, сильна только сама для себя, а помочь другим не знает как. Она негодовала, а те, кто с ней работал, думали, что это она так с утра завелась, после схватки с Дуниным. И еще, может быть, ее расстроили глупые его речи о ее девичьей непривлекательности.

Только это вряд ли — она и сама давно все знала и только посмеивалась над такими разговорами.

Но никто даже и не подумал, что она просто растерялась. Никогда прежде не принимала она этого зла как своей личной обиды. А тут ей так и показалось, что обидели ее и обидели незаслуженно. А незаслуженных обид она не прощала никому.

9

Вот поэтому Анюта, злая и решительная, ничего не стала откладывать и сразу же после работы отправилась в Дом культуры. Шла и всю дорогу уговаривала себя не «убивать обидчика, а поговорить с ним по-хорошему». Не Дунин все-таки, чтобы сразу носом в ледяную воду…

Она постучала в ту дверь, у которой ночью слушала музыку. Никто не ответил на ее стук. Тогда она толкнула дверь и вошла в маленький темноватый коридор. Там были двери, по одной с каждой стороны. Анюта уверенно постучала в левую — там, по ее предположению, находилась комната, откуда ночью доносилась музыка. Дверь распахнулась. Выглянул Куликов. Пальцы музыканта сжимали щетку, должно быть, он что-то чистил. Разглядев, кто пришел, он этой щеткой указал на дверь в середине:

— К директору — туда…

— А если к вам?

Посмотрев на Анюту из-под спутанных нечесаных волос, Куликов удивленно поднял одну бровь:

— Если ко мне? — Он слегка растерялся. — У меня тут не прибрано… Да и сам я… Не очень пригоден к дамскому обществу…

— Это не имеет значения, — сказала Анюта и вошла в комнату так уверенно, как это могла бы сделать только хозяйка. Она и не подумала, что так получится, и не затем пришла, чтобы показывать тут свою власть, которой у нее и не было. Все получилось само собой, и она это поняла только тогда, когда он осторожно прикрыл дверь и все еще удивленно проговорил:

— Садитесь, пожалуйста.

В комнате стояли очень хорошее старинное кресло и стол, тоже очень хороший. И кровать, и шкаф, который почему-то называется славянский. Сюда ухитрились еще втиснуть и пианино. На свободном пятачке между пианино и столом находился винтовой круглый табурет. Анюта села на этот табурет и решила, что это очень удобно: не сходя с места, можно посидеть за столом или повернуться к пианино. Великолепные вещи эти никак не совмещались с замызганной сторожевской комнатенкой и с решеткой на окне. Хоть и «ромбиком», и покрашенная голубым, но все же решетка.