Залечишь мои раны?

— Катя — моя приемная дочь. Я не ее родной отец. Я женился на ее матери, когда Котенку был уже год. Вот так. — Задавать «неловкий» вопрос, Снежане не пришлось. Марк продолжил, — и она об этом знает. Бывшая жена постаралась донести это до нее как можно ясней.

Даже в полумраке кухни Снежана отметила, как скулы Марка напряглись.

— И вы развелись…

— Я хотел получить опеку над дочерью. Она для меня дочь. — И здесь он тоже решил сразу расставить все точки над и. — Но не в наших судах.

— Почему?

Марк хмыкнул. Если б он сам толком знал, почему? Почему все так… тупо?

— Мать — панацея от всех детских бед, Снежана, а отчим — потенциальный педофил — насильник. Почему‑то так. Конечно, никто не дал мне ребенка. Я и сам в этом виноват… Не нужно было вести себя как идиот, у суда было бы меньше поводов смотреть на меня, как на дерьмо.

— Поводов? — Снежана чуть склонила голову, ловя каждое его слово и каждую реакцию.

Ему было неприятно об этом говорить, но он говорил. Это дорогого стоит.

— Я сделал очень много глупостей в молодости, не просто глупостей, глупостей, за которые легко можно схлопотать срок, если у тебя нет отца, который всегда отмажет… Подожди, — он вдруг запнулся. — Лучше скажи, как ты оказалась здесь? Как ты узнала мой адрес? Почему?

Снежана на секунду опустила взгляд. Кажется, откровенничать единолично он не планирует. Но она и не против.

— Марина.

Вот так, одним словом можно было описать все, что произошло с ней сегодня ночью. Марина… И все понятно. Марина… И особо‑то вопросов больше не возникает.

Чайник закипел, Марк отвлекся на какое‑то время, заваривая непрошенный чай, поставил чашку перед девушкой, упер руки о столешницу, предпочитая не садиться.

— Она что, силой тебя сюда приволокла? А сама свалила от греха подальше?

— Не приволокла, — Снежана сделала глоток из чашки, пряча улыбку. Сейчас, ей даже стало немного жаль Марину. Вспомнились ее слова о том, что бедняге предстоит испытать на себе гнев пасынка, и просьбу замолвить за нее слово… С мстительным удовольствием Снежана поняла, что она не преувеличивала, гнев будет. — Но если понадобилось бы, наверняка не постеснялась бы приволочь.

— Что она тебе наплела? — конечно, маленькая месть за то, что явилась посреди ночи и начала качать права, была бы Снежане приятной, но смерти Самойловой она не желала.

— Ничего такого она не плела, Марк. Просто объяснила, почему ты сегодня не смог приехать. Вот и все.

— Да, все. Только ее об этом не просили… Пей, — заметив, что она хочет возразить, отдал приказ, а потом обошел стол, явно намереваясь если не разобраться лично, то позвонить и «погладить по головке» дистанционно, Снежана не дела. Поймала за руку.

— Марк, — притянула к себе, обхватила талию руками, так, чтоб не дергался, заглянула в глаза. — Мы поговорить хотели. А ее убить можешь и утром. — Коснулась сжатых в тонкую линию губ поцелуем. И он вроде бы чуть расслабился. Не окончательно, но хоть немного. Кивнул.

— Хорошо, убью утром.

Вряд ли он сейчас совсем уж шутил, но Снежана улыбнулась.

— Она дала мне свой ключ, вернешь ей потом, хорошо?

— Ни за что! — он высвободился, резко перехватил девушку на руки, поддел свободным пальцем чашку, планируя переместиться куда‑то в другое место. Пискнуть Снежана не успела, хоть это и стало неожиданностью.

Минута, и опустили ее уже на диван в гостиной, вновь вручили чашку, устроились тут же.

— Я скорей твоему наркодилеру ключи вручу, чем Марине их верну. — Иначе, как наркодилер, Диму Марк не называл. Если, конечно, называл вообще. Чаще, предпочитал вообще отмалчиваться на его счет, оставляя свое совсем не лестное мнение при себе.

— Ты отвлекся, — о Диме тоже придется поговорить. Снежана это прекрасно понимала, но все по порядку. Сначала, он. — Какие у суда были поводы смотреть на тебя, как на дерьмо?

— А разве Марина не просветила тебя на этот счет? — перестать злиться на мачеху так быстро, сходу он не мог. Хоть и понимал, что по сути, ее благодарить нужно. Да, снова влезла не в свое дело, да, никого не спросила, но ведь Снежана сейчас здесь, с ним.

— Я хочу услышать от тебя. — Даже не просто с ним. Она «хочет услышать от него».

— Нормальные люди рождаются с мозгами, Снежка, а я оказался бракованным. Лет в семнадцать мне сорвало крышу, и до двадцати с лишним она настойчиво не хотела возвращаться на место. Я был полным придурком в то время. Кутил, гулял, пил, курил… Трава, девки. Тогда мне казалось, что это нормально. Вот она — жизнь. Меня все устраивало. Меня не волновали штрафы за вождение в нетрезвом виде, не волновало, что отец со своими адвокатами несколько раз забирал меня из участка под какой‑то дурью. Мне было посрать. Я чувствовал себя королем мира. Ну и однажды, этот придурошный король решил, что для полного счастья ему не хватает только чувственной остроты. Знаешь, мои родители развелись, потому что, как мне сказали, любовь прошла. И мне почему‑то жутко захотелось им доказать, что у них была какая‑то покалеченная любовь, а вот у меня…