Залив белого призрака

Повара на эсминце не понимают военного языка, будто глухонемые, или делают вид, что не понимают, и не поднимают глаз: «Какая война, когда мир слушает „Битлз“? На войне не желают „приятного аппетита“.

Гарпунер обнимает пушку, наклонившись к ней. Пёс стоит рядом и рычит на море. Пёс хочет выстрела и кусочек китового жира. Гарпунер опустил руку на голову „призрака“, сжал и отпустил мокрую шерсть в горсти. На секунду сомкнул веки. Он не стал вспоминать и думать о доме. Он устал ковырять жизнь зубочисткой. Всё не так плохо. Его мальчик пошёл в школу. Два года назад мальчику нравилось слушать рассказы о море, купаться в ванне с пластмассовым китёнком, погружать его в воду, заставляя нырнуть вместе с детской ладонью, а потом его выпустить из воды, полным воздуха и игривой плавучести.

— Он совсем как живой, папа? А ты видел, как киты выпрыгивают?

— Конечно, сынок. Много раз видел.

— В этот момент папа их и убивает, — добавила мама из кухни.

„…Зачем она это сказала? Что знает женщина, которая только считает деньги до моего возвращения, потому что моё возвращение — это деньги и ожидание моего ухода? Разве я задержусь? Разве деньги зовут меня в море? Я люблю океан и работу. Я люблю уходить и люблю возвращаться. Я такой же, как кит. Я его убиваю, если он мне позволит себя убить. Если нет — кит убьёт нас взмахом хвоста, небрежно. Я люблю эту ярость и схватку. Кит умнее меня, но за мной — совершенные пушка с гранатой — первый приз на Все-самой и самой Все-мирной выставке достижений…“

Я видел то место, где киты океанов, собираются как на праздник и ходят по кругу. Горбачи, кашалоты и южные гладкие… усатые, зубачи, серые… Горбач из Исландии ищет подругу из Дрейка, и пролив приливает к экватору зыбкой прохладой кочующих льдов. В просторах Атлантики, в сотне миль на восток от цветов Амазонки, нагреваются воды. Экватор гудит как в степи провода. Здесь воды текут словно травы, густы и зелены. По морю плывут миллионы кочующих рыб, открыв из волны разнозубые пасти. Белое облако в небе похоже на чей-то парик. Держу пари, что здесь жизнь происходит, рождаясь. Здесь тысячи птиц ныряют в глубины, и тысячи рыб над волнами взлетают. Здесь жизнь начинается криками „ох-ав!“. Каждый — глотает, сосёт и выплевывает… хвостик, перышко, кость… обглодав. Здесь птицы и рыбы желают любви и впиваются страстно: в крики, в губы, в бока и в ленивую власть плавников. До крови. Несутся фонтаны по кругу. Вода здесь вскипает волнами и пеной. Хвостами убийц и зубастым оскалом. Здесь солнце вращает огромное крыло небосвода. Машет крыльями чайка. Кричит альбатрос над волнами.

Два кита завершают свой свадебный круг, а потом, развернувшись навстречу, могучим броском летят, словно стрелы амура — нацелив друг в друга. Пронзительно. Больно. Насквозь. Два кита вырываются в небо из моря, взлетая, как птицы, вертикально и рядом. За ними бурлящая очередь жаждущих в небо самцов. Безумцы! Боги-рыбы встают на хвосты, зависая над миром… Облако! Длинно и плавно. Плавники их схлестнулись, их пасти — кусают, животы притираются лаской и брызжут по воздуху струями страсти. Секунда, вторая… Капли пота и радости пеной падают в волны. Облако счастья распалось на две обессиленных тени. Они на себя не похожи. Упали на спины, прощаясь хвостами. Два кита разлетелись, как листья от ветра, слегка возбудив колебания неба… Прощай! Разбежались. Нет любви долговечней, чем поиск и жажда. Он — на север, она — повернула на юг. Но он — бог океанов! Увидел, взлетел и обнял! Он гордится собой и предвидит потомство.

„Кит, по сути, такой же мужик, как и я, — говорит сам себе, усмехаясь, гарпунер. — Самка гладит бока материнские, улыбается, погружаясь в глубины. Глубина — это суть мирозданья. Вот зачем существует простор океанов — для жизни!“

Кит хочет слиться дыханием с эхом подводной лодки и нырнуть от прицела гарпунной пушки поглубже. Он видит и понимает — китобоец идёт за ним. Прошлый раз гарпун поймал рыжего кита, который кричал на весь океан о своей боли, вторая граната убила его крик, и рыжий завалился на бок, одним крылом в волну, другим — в небо. Всегда жди вторую гранату. „И Бог его принял“, — сказал бы сейчас гарпунер.

„У китов тоже есть бог, — подумал кит, вздохнул и нырнул глубоко-глубоко и надолго, двигаясь почти бесшумно. — Но за богом никто не охотится с пушкой… Знает ли он, как бывает больно? — И кит развернулся навстречу винтам китобойца. — Посмотрим…“, — сказал сам себе и нырнул ещё глубже. Кит слышал, как судно прошло над ним и стало удаляться. Чуть слышно позванивали винты, один нотой „ре“, другой нотой „соль“, китобоец сбавлял обороты и разворачивался. „До-о-ре-фа-ми…“, — кричал умирающий рыжий, переворачиваясь белым подбрюшьем. Из раны бурлила кровь, а из пасти кита — хрип: „Глубину… В глубину…“ — „Си-и-соль-ми-ре…“. Глубина спасёт мир. Война — это шелуха на поверхности.