Залив Гавана

— В Африке у Абакуа были «говорящие барабаны», — объяснил Эрасмо. — Когда чернокожих привезли в цепях, чтобы они работали на доках Гаваны, надсмотрщики отобрали барабаны, и они начали использовать для этого обыкновенные ящики! Сейчас в Гаване несметное количество барабанов. Кубинского музыканта, как и кубинского рыбака, невозможно остановить.

В Москве Аркадию приходилось слышать кубинские мелодии, записанные на магнитофон. Но, согласитесь, большая разница — смотреть на картинку с морем или войти в него по колено. Когда Монго вновь выкрикнул что-то на своем языке, все в комнате качнулись и ответили в тон. Тамтамы все ускоряли темп, руки на ящиках и барабанах отбивали четкий ритм. Луна, стоящий со скрещенными руками у двери, улыбнулся Аркадию. Аркадий искал возможность улизнуть, но Луна всегда оказывался между ним и дверью.

— Ты его знаешь? — спросил Эрасмо.

— Мы встречались. Он сержант Министерства внутренних дел. Разве ему можно участвовать в таких встречах?

— Почему нет? Каждый делает то, что должен, в этом нет ничего необычного.

— Вызывать Сантерию?

— Такова Куба сегодня, — Эрасмо пожал плечами. — Хотя это скорее не Сантерия, а Абакуа. Абакуа другой. Когда моя мать услышала, что по соседству с нами проходит Абакуа, она запретила мне выходить на улицу, потому, что была убеждена, что они находят маленьких белых мальчиков и приносят их в жертву. Сейчас она живет в Майами, но по-прежнему думает так.

— Но вы же сказали, что это дом Сантерии.

— Нет, Сантерия — не для сумерек, — Эрасмо произнес это так, будто сие ясно и младенцу. — Ночью оживают другие духи — мертвых.

— И духи мертвых уже здесь?..

— Этот остров вообще становится гораздо более многолюдным по ночам, — улыбнулся Эрасмо. — А у Луны особые отношения с Абакуа. Каждый здесь выбирает для себя — Сантерия или Абакуа либо еще что-то.

— Имя его друга Джорджа Вашингтона Уоллса кажется мне знакомым.

— Когда-то он был очень известен. Радикал, бандит.

Когда-то очень известен. Он вспомнил газетный снимок молодого кудрявого американца в брюках клеш, сжигающего небольшой флаг на трапе самолета.

— Какие инвестиции может Уоллс предложить Кубе?.. Когда души мертвых разойдутся по домам.

— Хороший вопрос…

Аркадий пропустил тот момент, когда изменился ритм барабанов и Луна со своей золотистой подружкой Хеди вышли на середину, начав танец. Они плотно прижимались друг к другу и виляли бедрами. Огромные руки сержанта скользили по спине Хеди в то время, как она извивалась, чуть отстраняясь лишь для того, чтобы он прижался еще теснее. Глаза сверкают, губы призывно полуоткрыты. Аркадий не мог поверить, что это религиозный танец. Если бы подобное происходило в русской церкви, иконы обрушились бы с иконостаса… К танцующим присоединялись все новые и новые люди. Уоллс перехватил Хеди и повел ее к канадцу, который танцевал так, словно играл в хоккей без клюшки. Теперь стало еще труднее пробраться к двери.

Эрасмо остановил Аркадия и подтолкнул его к танцующим.

— Иди туда.

— Я не умею танцевать.

— Все танцуют, и ты тоже должен. — Ром, похоже, здорово подействовал на Эрасмо.

Он с силой раскачивался на своем инвалидном кресле и, вдруг, поставив его на тормоз, соскочил с сиденья и принялся танцевать с Абуелитой как человек, преодолевающий вброд сильный поток. Он крикнул Аркадию:

— Хоть я и без ног, а двигаюсь получше тебя.

«Досадно, но это правда», — подумал Аркадий. Правдой было также и то, что барабанный бой и темнота, смешение запахов сигарного дыма, рома и пота привели его в полуобморочное состояние. Барабаны били вместе, потом отдельно, опять вместе, высокий темп захлебывался, становясь все оглушительнее. Когда Монго встряхивал бутыль, раковины, украшавшие ее, издавали шипящий, змеиный звук. Песнопение подогревалось выкриками Монго, чей голос звучал глубоко и таинственно. Ритм все ускорялся, накрывая всех потоком раскаленной лавы. Эффект выпитого на голодный желудок рома усиливал ощущения. Аркадий постарался незаметно выскользнуть в холл, но Исабель направилась вслед за ним.

— Я не для этого училась классическому танцу, — сказала она Аркадию.

— Это, конечно, не Большой театр, но я не думаю, что в Большом это смогли бы хорошо сыграть.

— Вы считаете, что я — проститутка?

— Нет, — на самом деле вопрос застал его врасплох. Она, конечно, не выглядела проституткой. Скорее, как озаренная светом свечей безгрешная красавица.

— Да, я действительно с Уоллсом, но только потому, что он может помочь мне. А если бы я была простой шлюхой, то выучила бы итальянский для дела. Русский, кстати, в этом ремесле ни к чему.

— Не судите себя слишком строго…

— Если бы я себя строго судила, то давно перерезала бы себе горло.

— Но вы не сделаете этого.

— И почему нет?

— У меня есть опыт в этом деле, могу сказать, что очень мало кому удалось таким образом расстаться с жизнью.

— Восхитительно. Кубинец сказал бы: Что ты несешь, у тебя такая красивая шея. Кубинцы все сводят к сексу, даже самоубийство. Вот почему мне нравятся русские, у них самоубийство — это убийство себя, ничего более.