Залив Гавана

— Перелома нет, спасибо. Отметка на память о солнечной Кубе.

— Я вас еле узнал. Вы в куртке, как и я. А где же ваше замечательное пальто?

— Пальто действительно замечательное, но я берегу его. Изредка надеваю, в особых случаях.

— Вы живы, и это главное.

— Но не вашими молитвами. Почему вы это сделали, Эрасмо? Зачем заманили своих друзей в ловушку? Что случилось с отважным героем из Анголы?

— У меня не было выбора. В конце концов, офицеры вечно устраивают заговоры. Когда угроза исходит от людей, с которыми я служил, которых я люблю, я стараюсь снизить риск потерь, насколько могу. По крайней мере, никто не погиб.

— Ни один?

— Очень немногие. Я ничего не знал о делах О’Брайена и Мостового.

— Вы подсунули им меня, как наживку.

— Ну, вы смогли доказать, что совсем не годитесь на роль наживки. Бедный Бугай.

— Он все еще жив.

— Ради бога, нет ли у вас сигареты?

Снегопад усилился. Аркадий повернулся спиной к ветру, прикурил две сигареты и дал одну Эрасмо. Тот затянулся и закашлялся, его легкие взбунтовались против русского табака. Он оглядел улицу, пешеходов, дворников, расчищающих лопатами снег…

— Русские женщины. Помните день, когда мы катили в джипе по Малекону?

— Конечно.

— Как вы думаете, это будет долго продолжаться? Полагаю, не очень. Вы знаете, когда-нибудь мы будем вспоминать Особый период и говорить: да, это был полный бедлам, но он был типично кубинским. Это был закат, окончание кубинской эры. Скучаете по нему?

Они остановились под фонарем. Снежинки сверкали на бороде и бровях Эрасмо.

— Как Офелия? — спросил Аркадий. — Я пытался связаться с ней через полицейское управление, но не получил ответа, а у меня нет ее домашнего адреса. В ту ночь они просто забинтовали мне руку, набросили на меня одежду и засунули в самолет вместе с телом Приблуды. Я даже не смог ее увидеть.

— И не увидите. Не забывайте, Аркадий, вы все сильно запутали. Детектив Осорио будет занята довольно долгое время. Но она просила передать вам это, — Эрасмо снял перчатки, порылся в кармане своей куртки и вытащил цветной снимок Офелии. Она была на пляже в оранжевом бикини с двумя девочками и высоким красивым смуглокожим мужчиной. Девочки смотрели на него с обожанием и гордостью, обеими руками держась за его руки. На плече у него висел барабан конга, как будто музыка могла зазвучать в любой момент. В его усмешке читалась смесь раскаяния и самодовольства. За этой семейной группой на полотенце расположилась мать Офелии.

— Чей это отец? — спросил Аркадий.

— Младшей девочки.

Аркадий не заметил на лицах какой-либо принужденности или зловещей тени на песке. Только Офелия выглядела немного отстраненной от всех. У нее были влажные волосы, лежавшие золотисто-черными волнами. Ее губы были приоткрыты, как будто она собиралась заговорить. Выражение лица говорило: да, так сложились жизненные обстоятельства. Аркадию почудилось, будто она смотрела не с фотографии, а сквозь нее.

На обороте ничего написано.

— Похоже, вас это не трогает, — сказал Эрасмо.

— А должно?

— Мне кажется, да. Я хотел, чтобы вы знали, что у нее все сложилось довольно неплохо.

— Да, они выглядят счастливыми.

— Я бы не стал делать выводы. В любом случае, вы можете оставить этот снимок себе. Вот почему я пришел в такую пургу, я искал вас только для того, чтобы отдать его вам.

— Спасибо. — Аркадий расстегнул куртку, чтобы убрать фотографию, не сгибая ее.

Эрасмо подул на руки перед тем, как снова натянуть перчатки. Он вдруг показался несчастным.

— Холодные люди в холодном климате, вот все, что я могу сказать. — Снег начал скапливаться у него на бровях и под носом. Он развернул коляску и вяло махнул рукой: — Я знаю дорогу назад.

— Просто двигайтесь вдоль реки.

На обратном пути ветер дул Эрасмо в лицо. Он наклонялся, укрываясь от него, от света фар встречного потока машин. Колеса его инвалидной коляски скользили по тающему снегу, но он не сбавлял скорости, как человек, который знает, что его ждет тепло домашнего уюта.

Дом Аркадия был в противоположной стороне. Свет фар проезжающих машин гнал перед ним его тень.

Грузовики, неуклюжие, как бегемоты, переваливались через колдобины. Поздний апрельский снег ложился тонким тающим слоем на черную воду. Гаишники на светофорах пробирались между автомобилями, останавливая несчастных, у которых были неисправны фары или номера забрызганы грязью. Доллары, не рубли, переходили из рук в руки. «Был один из тех вечеров, — подумал Аркадий, — когда окна квартир похожи на одинокие суденышки, которые носит полное неожиданностей море». Кремль был не виден, но светилось зарево огней над ним. Снег облеплял фонари, парапет набережной, скапливался на брезентовых кузовах грузовиков и боковых зеркалах, на поднятых до самых глаз воротниках прохожих; таял на лице и стекал по щекам, как слезы. Снег летел по одной стороне каменной набережной вниз к реке и вверх по другой, как на качелях; накрывал деревья белыми шапками. Следы шагов ненадолго оставались на снегу, они расплывались и исчезали, как зыбкие воспоминания.

БЛАГОДАРНОСТИ