Залив Голуэй

Оба мальчика получали хорошие оценки, а Майкла приняли в церковный хор. Помимо синих глаз Майкла-старшего, его роста и широких плеч, он унаследовал от своего отца мелодичной голос. Стивена, которому недавно исполнилось четырнадцать, одноклассники звали Рыжий. Он был отличным товарищем, и все хотели с ним дружить. Ничего удивительного, что местная пожарная команда выбрала его своеобразным живым талисманом и даже брала его с собой на тушение пожаров. Не знаю, возможно, Патрик Келли и тут замолвил слово. Зато точно знаю, что Патрик спас Томаса от больших проблем из-за карточных долгов в казино Майка Макдоналда. И сейчас Томас лишь изредка играл в покер за кулисами театра Маквикера с Джеймси и тамошними актерами. А там в долг не играли. Патрик сказал Томасу, что, если тот будет отдавать Майре три четверти своего заработка служащего у Хафа, на оставшиеся деньги он может играть. Теперь Томас представлялся всем Пайком. Майра лишь пожимала плечами. Ему было девятнадцать, пусть называет себя как хочет.

Меня всегда поражало то, как Патрику Келли, в его кожаных штанах с бахромой и мокасинах, удавалось ворочать рычагами в Чикаго. Лиззи Маккена говорила нам, что Патрик стал ровней Билли Колдуэллу — ирландско-индейскому пионеру Чикаго.

— В конце концов, мы ведь приграничный город.

— Патрик Келли приобрел тут влияние, — объяснил мне Джеймс Маккена, используя чикагское словечко, описывающее вид власти, не зависящей от денег, образованности или положения в обществе, но являвшейся отражением внутренней силы человека. — Патрик Келли решает вопросы. И люди прислушиваются к нему. Он хороший товарищ, но опасный враг, и это знает каждый.

Я знала, что Патрик Келли приложил руку к организации большой демонстрации перед городским муниципалитетом в середине пятидесятых, когда Чикаго захлестнула волна неизвестности и неопределенности. Группа людей, называвших себя «Американцы на страже», избрала мэром Леви Буна. Он хотел избавиться от ирландцев и вообще огородить Америку стеной, чтобы не пускать сюда иммигрантов. В Чикаго провели закон, согласно которому лишь коренные жители города могли стать полисменами, а натурализованные граждане не имели права участвовать в выборах, пока не проживут в Чикаго двадцать пять лет. Америка ополчилась против нас. Однако, когда Бун и его приспешники попытались закрыть салуны и пивные, оказалось, что они зашли слишком далеко. Это объединило ирландцев с немцами. Патрик вновь поднял жезл Святого Греллана и увлек демонстрантов за собой, а потом и провел переговоры по улаживанию конфликта. Бизнесмены Чикаго согласились с разумностью его доводов. «Чикаго Трибьюн» могла сколько угодно называть нас пьяницами, оскорблять нашу католическую веру, однако коммерсанты нуждались в наших деньгах, а владельцы заводов и фабрик — в наших мускулах, сказал Патрик. И был прав.

Но больше всего я ценила в Патрике то, что благодаря ему в наших детях жил Майкл. Патрик передал им что-то от их отца. Вечером на каждое Рождество, вернувшись после ежегодного визита к профессору Лангу и его семье, где ели немецкие кексы, испеченные рожденной в Слайго Эллен Ланг, и восхищались их громадной рождественской елкой, мы собирались вокруг камина в гостиной у себя дома. Мы с Майрой и Патриком прихлебывали виски, а дети пили сладкий чай, обильно приправленный молоком. И Патрик рассказывал нам свои истории. Но не старинные ирландские, а его воспоминания о своем брате в детстве.

— Дядя Патрик, расскажите, как вы спасли папу, когда он был совсем крошкой, — просил тогда Джеймси.

Пэдди мог заказать рассказ о скачках. Бриджет любила слушать «Моя бабушка Келли», а Стивену нравилось все о громадном кузнеце Мерте Море. На Рождество, когда Майклу-младшему было четыре года, он рассказал Патрику, что помнит все о своем папе с самого его детства, когда тот был еще мальчиком и жил в Ирландии. Для Джонни Ога Патрик выдумывал воспоминания о Джонни Лихи, а в рождественскую ночь два года назад сообщил Томасу, Дэниелу и Грейси, что, как ему удалось выяснить, Роберт Пайк погиб в Индии в результате несчастного случая, когда пытался спасти солдата, упавшего в бурную реку.

— Это было очень убедительно, — позднее сказала ему Майра, — хоть я и не поверила ни единому слову. И все же мертвый герой все равно лучше живого мерзавца. Так что спасибо тебе, Патрик.

Когда все расходились спать, мы с Патриком переходили к нашему рождественскому ритуалу: разговаривали о политике, ирландской политике, до самого рассвета приводя друг другу примеры из нашей истории.

Патрик придерживался мнения, что освободить Ирландию можно только физической силой, тогда как я выступала за общественное движение, массовые собрания и мирное решение вопроса с помощью ирландцев из Америки.

— Британцы понимают только язык насилия, — утверждал Патрик. — Нам необходима своя армия.

— Нельзя просить людей, едва переживших страшный голод, вновь рисковать собой, тогда как даже письменный призыв к бунту карается смертной казнью, — возражала я.