Залив Терпения

– А зачем? Мне и так хорошо.

Таня с сомнением посмотрела на него и явно не поверила, что ему так уж хорошо. Василий торопливо сказал:

– Ладно, чего насухую разговаривать, давай-ка выпьем… – И со значением добавил: – Помянем старое…

Таня выпила, не морщась, закусила лимоном и усмехнулась:

– Помянуть покойника можно, а старое – вспоминают.

Василий, задетый ее тоном, сказал, сдерживая злость:

– Где уж нам, со свиным-то рылом, в таких тонкостях разбираться.

Таня небрежно бросила, не глядя на него:

– Напрасно обижаешься, к слову так пришлось. Я воспитывать тебя не собираюсь. Да и не так уж ты не прав, ведь говорят же – кто старое помянет, тому глаз вон.

Это показалось Василию совсем уж обидным, он стал думать, как ответить ей, но тут в соседней комнате, за дверью, раздалось какое-то кряхтенье, а затем – чей-то тонкий жалобный голос. Василий не сразу понял, что это плачет ребенок. Таня быстро встала и пошла в комнату. Через минуту она вернулась с маленьким круглолицым человечком на руках, изумленно вглядывавшимся во все круглыми и темными, как спелые вишни, глазами. Таня, – с преображенным, светившимся радостью лицом, – прошлась по комнате, бережно прижимая его к себе красивыми сильными руками. Даже походка у нее изменилась – стала плавной, неторопливой. Остановившись перед Василием, она горделиво спросила:

– Ну, каковы мы?

– Это что же, твой? – спросил Василий.

– Нет, дядин, – радостно засмеялась Таня. И маленький человечек неудержимо заулыбался, качая большой головой, обнажая розовые десны с четырьмя торчащими в них зубами.

– Мальчик?

– Ну конечно, – сказала Таня таким тоном, словно во всем мире рождались одни только мальчики. – Сын, сынище…

Она поцеловала его в редкие темные волосы и сказала:

– Ну, ты посиди пока, а мы наши дела сделаем.

И ушла на кухню.

Василий прошелся по комнате, оглядел шкафы, туго набитые книгами, – многие были на каких-то иностранных языках, – чудные картинки на стенах, – видно, художник и рисовать-то как следует не умел, не сразу и разберешь, что намалевано, – машинально отметил, что мебель в квартире дорогая, даже занавески на окнах из какого-то плотного, красивого материала, из которого можно было бы, наверно, штук пять приличных платьев сшить.

Почему-то неприятно было ему, что у Тани родился сын. «Интересно, сколько ему? С год, наверно, крупный пацан…» И тут же Василий сообразил, что если так, то Таня наверняка была беременна, когда они встретились, и в изумлении покрутил головой: «Вот это да… Хват-баба… Решила, видно, погулять напоследок…» На всякий случай он все же спросил, остановившись на пороге кухни:

– Сколько ему?

– Скоро девять.

– И только-то? – удивился Василий. – Крупный мальчишка.

– А мы с мелочью не связываемся. Мы – такие…

Василий снова вернулся в комнату – и вдруг остановился.

– А когда скоро?

– Через восемь дней, – невнятно отозвалась Таня.

Василий стал думать – и вдруг его кинуло в жар. Жарко стало даже ногам, и руки сделались тяжелыми, горячими. Он выпил рюмку коньяку, тут же налил другую, зажевал невесомым ломтиком сыра. Стал считать, загибая пальцы на руках, и опять получалось то же самое – если Татьяна говорит правду, то забеременела она в мае прошлого года, когда они вместе были в Гагре, и этот большеголовый человечек мог быть только его сыном. Только его… Он выплеснул в себя еще рюмку и пошел на кухню.

Таня кормила ребенка кашей, вытирая ему рот после каждой ложки. Василий вгляделся в круглое лицо малыша – и без труда увидел его сходство с собой. Даже в маленьких, едва наметившихся бровках угадывался будущий разлет его собственных густых бровей, даже в улыбке почудилось ему что-то знакомое…

– Ну что, сосчитал? – спросила Таня, поднимая на него глаза.

– Мой? – спросил Василий.

– Нет, мой, – спокойно сказала Таня.

– Не шути, Татьяна…

– А я и не шучу. Это мой сын.

Василий опустился на стул и растерянно сказал:

– Вот так номер… Выходит, что я – папаша…

– Ну, какой ты папаша? – усмехнулась Таня, но, перехватив его взгляд, серьезно сказала: – Да ты не так понял меня. Твой это, чей же еще. Я уж думала, ты и так, без всякой арифметики догадался, да не сообразила, что с детьми ты дела никогда не имел.

– Как его зовут?

– Олежек.

– Олежек… – повторил Василий. Он все еще не мог до конца понять, что этот Олежек, о существовании которого он не подозревал еще полчаса назад, его сын. С ы н… – Значит, Олег Васильевич…

Таня, снимая с сына крошечный фартучек, невозмутимо сказала:

– Ну, какой же он Васильевич… – И, поднимая и целуя его, весело проговорила, улыбаясь темным глазам сына: – Мы не Васильевич, мы Александрович…

«Какой еще Александрович?» – чуть было не сказал Василий, но спохватился и тихо спросил:

– А он… знает?

Таня промолчала, потом протянула ему ребенка:

– Подержи-ка, я немного приберусь.

Василий взял маленькое податливое тельце, подержал в отдалении, боясь приблизить к себе, чтобы не повредить что-нибудь. Таня улыбнулась:

– Да ты на колени его посади, не бойся, не сломаешь, кость у него крепкая…