Залив Терпения (Повести)

Лиля замолчала, сцепив руки на коленях. Молчал и Александр, по-прежнему не поднимая головы и глядя на ее руки.

— А потом и другое пришло мне в голову, — снова заговорила Лиля. — Натолкнул меня на эту мысль Бунин. Много у него прекрасных и горьких рассказов о любви, — да ты, конечно, читал их. И вот как-то прочтя подряд «Митину любовь», «Дело корнета Елагина», «Темные аллеи», — вспомнила вдруг слова Ромена Роллана: «Господи, избави нас от любви…»

Она улыбнулась.

— Помню даже, как торжественно звучит это по-латыни, — так в тексте и было: «Domine, libera nos ab amore». И я подумала: почему все — или почти все — считают любовь чем-то обязательно прекрасным, каким-то абсолютным добром, высшим счастьем, доступным человеку? Конечно, чаще всего так и бывает, но разве не может быть и так, что любовь становится какой-то мучительной болезнью, каким-то проклятием? Что она может сломить человека, опустошить его душу, убить всякое желание жить? И что можно в какие-то считанные дни, — а может быть, и часы, — израсходовать все, что другие по капле отдают всю жизнь? Не случилось ли так и у нас? Ведь мы действительно отдали тогда друг другу все, что у нас было, — вспомни, как часто у нас обоих бывало такое чувство, что я и ты — это одно и то же и в моем «я» нет ничего такого, что не было бы твоим? А может быть, это не нужно, нельзя, неестественно? Наверно, есть какая-то вершина, после которой начинается неизбежный и мучительный спад, — но ведь об этой вершине всегда помнишь, всегда хочешь вернуться к ней, а это невозможно… И такой вершиной было у нас то лето? А, Саша?

— Может быть…

— Но об этом я уже позже подумала, а тогда… Тогда меня уже не удивило твое довольно спокойное письмо, в котором ты сообщал, что не сможешь приехать ко мне на лето. Я только с горечью подумала, что мой прежний Саша всеми правдами и неправдами добился бы освобождения от целины и приехал бы, хотя бы ненадолго… Но ты был уже не прежним и не моим. И надежд на благополучный исход у меня почти уже не было. Но это «почти» все-таки заставило меня еще раз поехать в Москву и попытаться поступить на биофак, хотя я и понимала, что у меня нет никаких шансов. Дело было даже не в том, что занималась я мало и плохо. Но… как бы это сказать… жила я как-то вяло, не было у меня никаких особенных желаний, — в общем, плыла по течению, и даже не очень расстроилась, что опять провалилась. А когда вернулась, так и не повидав тебя, — я уже понимала, что надо как-то устраивать свою жизнь без тебя. Переписка наша продолжалась, но я уже скорее по привычке приписывала в конце своих писем: «Обнимаю и целую тебя». И когда повстречалась с Володей…

Лиля замолчала, и он, робко взглянув на нее, сказал:

— Если тебе трудно — не говори.