Залог мира. Далекий фронт

Многое пришлось испытать Матильде Михаэлис за эти шесть лет. После ареста мужа с большим трудом устроилась она сиделкой в городскую больницу. Ночи напролёт дежурила, выполняла тяжкую, изнурительную работу, но не позволяла отчаянию одолеть себя. А потом её всё-таки выгнали из больницы как жену антифашиста, и пришлось жить уже совсем впроголодь, продавая вещи да время от времени прирабатывая стиркой.

Но всё же не угасла в её сердце надежда. Бывало в скорбном раздумье подходила она к шкафу, где по прежнему висели костюм и летний плащ мужа, и пыталась вообразить своего Лекса снова таким же красивым и представительным, как прежде.

Сейчас Михаэлис с удивлением рассматривал свой старый костюм.

— Как же ты ухитрилась сохранить всё это? — восхищённый, спросил он.

— Понимаешь, Лекс, мне всегда казалось, что стоит только продать твои вещи, как оборвётся последняя связывающая нас ниточка.

Матильда всё ещё не верила в своё счастье и теперь, поминутно выходя на кухню, хотела как можно скорее снова убедиться в том, что Лекс тут, что он вернулся и что это ей не приснилось.

Отвечая на бесчисленные расспросы мужа и. сама рассказывая о своих злоключениях, она ухитрилась вскипятить воду для бритья, почистила костюм, достала бельё. Она суетилась, радостная, возбуждённая, но в голове её нет-нет да и мелькала мысль: а что будет, когда Лекс сядет к столу? Ведь всё, что у неё есть, — это кусок хлеба, полученный по старой карточке. Ничего больше! Магазины ещё не открылись, да и новых карточек пока не выдали. Чем же она его накормит?

А Лекс помылся, побрился и теперь рассматривал в зеркале своё похудевшее, вытянувшееся лицо с широко открытыми, чуть печальными глазами много перестрадавшего человека. Костюм висел на нём, как на вешалке, но это его не огорчало.

Когда он сел к столу, Матильда поставила перед ним стакан суррогатного кофе и положила на тарелку свой единственный кусок серого, будто из опилок выпеченного хлеба. Она виновато улыбнулась, ставя тарелку на стол, и Лекс сразу всё понял.

Он привлёк к себе жену, крепко поцеловал её и сказал:

— Боже мой, как я тебя люблю!.. Не горюй, Тильда, скоро в Германии хлеба будет вдоволь. Не будь я Лекс Михаэлис!

С этими словами он отрезал себе ломоть, а остальное отодвинул в сторону.

— Что будет теперь с Германией, что будет со всеми нами, Лекс? — спросила она.

— Не знаю, Тильди, этого я пока не знаю, — задумчиво ответил Михаэлис.

Целый день они провели вместе, а вечером прошлись по городу и навестили знакомых.

На другое утро, едва только Лекс встал с постели, в дверь уверенно постучали. Он открыл и увидел перед собой советского солдата.

— Михаэлис? — глядя на бумажку, спросил солдат.

— Да, я Лекс Михаэлис, — удивлённо ответил хозяин.

Солдат протянул ему повестку. Матильда тоже успела прочесть её: Лексу Михаэлису предлагали немедленно явиться в комендатуру.

Михаэлис спокойно надел шляпу и накинул плащ.

— Ты вернёшься, Лекс? — дрожащим голосом спросила Матильда.

Солдат не понял этих слов, однако выражение лица женщины было настолько красноречивым, что он улыбнулся и произнёс:

— Да вы не бойтесь, ничего плохого с ними не случится.

Сказано это было по-русски, но улыбка на лице солдата подействовала ободряюще, и Матильда успокоилась.

Через несколько минут Лекс Михаэлис уже подходил к большому кирпичному дому, над входными дверями которого развевался красный флаг, а сбоку виднелась вчера только прибитая вывеска на русском и немецком языках: «Комендатура города и района Дорнау». Фасад здания и ворота были украшены красными полотнищами с лозунгами, написанными по-русски.

Солдат провёл Михаэлиса мимо часового, и через минуту они остановились у дверей, где стояло несколько стульев. Солдат прошёл в кабинет и сразу же вернулся, жестом приглашая Лекса войти.

Капитан Соколов поднялся навстречу посетителю.

— Прошу садиться, товарищ Михаэлис, — сказал он по-немецки.

Лекс сел в глубокое кресло. Он взял предложенную папиросу, с наслаждением затянулся, и у него даже голова закружилась — уж много лет не курил он такого табаку.

А капитан Соколов, обнаруживая знакомство с биографией Михаэлиса, стал расспрашивать его о том, когда он покинул Заксенгаузен, кто ещё оставался в лагере, как встретил его родной город. Потом разговор коснулся более общих проблем. Капитан интересовался мнением своего собеседника обо всём, происшедшем в Германии.

Михаэлис отвечал обстоятельно. Слово «товарищ», которое то и дело употреблял капитан, ободряло его. Лекс Михаэлис, долгие годы проведший в концлагере, почувствовал, что вернулся к жизни. Он говорил откровенно, подчас даже резко. Он рассказал о маленьком куске хлеба — всё, чем располагала его жена, — об её заботах и волнениях. Он говорил о рабочих города Дорнау и о детях, которым сейчас приходится очень туго, потому что ещё не налажена торговля продовольствием.