Заложник

И еще одна немаловажная деталь. Любое сертификационное испытание, которому подвергается опытная машина, является ответственным. Нету, к примеру, разницы, чтоб одно было особо важным, а другое — так себе, вроде как для проформы. Просто имеются разные категории сложности. Ну, к высшей категории относят сваливание в штопор, проверку на прочность…

К «Дымке», сертификационные испытания которой проводили Мазаев со Щетинкиным, военные летчики-испытатели высшей квалификации, оба отнеслись как к нормальной работе. На то и самолет, чтоб на нем летать. Не истребитель, конечно, пятого поколения, с которым Мазаеву уже приходилось «находить общий язык». Там — да, там — мечта машинка! А этот самолетик — так, ничего особо нового, разве что больше неудобств для пилотов. Но это все — внутренние проблемы, с которыми, правда, приходилось считаться в обязательном порядке. Ты им говоришь, что надо бы сделать так, а не этак, а им от твоего совета одна сплошная головная боль. Потому как у них на фирме, оказывается, финансы давно «поют романсы». И спонсоры не шибко торопятся. И своя собственная, а значит, уже только поэтому наиболее верная, точка зрения превалирует — по поводу экономии того, сего, третьего… Абсолютное недопонимание — вот что! Опасная штука! Это когда заслуженному испытателю заявляют что-нибудь вроде того, что ты, мол, привык истребители гонять, значит, к высоким скоростям привык, а у них машинка смирная, гражданская, они никуда не торопятся и того же другим желают. И твои претензии к разработчикам, конструкторам им представляются сильно завышенными. Вот и думай о результате, как хочешь. Нет, ты можешь плюнуть и повернуться спиной. Но тогда, извини, какой же ты испытатель?! Как товарищам в глаза завтра посмотришь? Вот и идешь на риск, изо всех сил стараясь его хоть как-то уменьшить.

О зарплате еще сказать можно. А почему нет? Риск обозначили? А сколько он стоит, это кому-нибудь известно? Так вот, чтоб, обратно же, не возникло недопонимания, это недавно зарплату подняли до трех тысяч. Деревянных, естественно. А было всего полторы тысячи. На что и жили. Каждый раз уходя из дому на заведомый риск…

Кажется, в этот момент и сделал Петя первый перерыв. Сходил, выпил лекарство, вернулся. Это у него оказалось что-то вроде преамбулы. Душу как бы выложил, чтобы перейти уже к конкретному делу.

— Ты вот чего, — сказал он, вернувшись, — ты обязательно к Василию Петровичу зайди. Там же у них все наши переговоры записаны. Я ведь сейчас и напутать могу, не в главном, нет, в каких-нибудь деталях, а они могут неожиданно важными оказаться…

— Наши уже были, и расшифровки я читал, но надо быть специалистом, чтобы все понять.

— А чего там неясного? — удивился Петя. — Ну, если, к примеру, попытаться восстановить? По памяти… Ты чего-нибудь про флаттер вообще слышал?

— Слышал, — улыбнулся Турецкий. — Вернее, читал. Еще в юности… В книгах про Анохина, Гарнаева, Щербакова, Аржанова, помню, других.

— А, ну, значит, знаешь. Вот люди были! А Сан Саныч живой, ты чего? У него Леха учился! С ним бы тебе поговорить, вот что.

— Я уже наметил.

— Ну и правильно. Он в нашем деле больше всех этих понимает… — Петя при слове «этих» резко качнул головой в сторону и сразу сморщился от боли. — Ладно, так я тебе про флаттер этот… — и выдал очередную порцию добротного российского мата.

И уже после этого более спокойным тоном стал рассказывать о том, как они с Мазаевым с утра приехали на аэродром, как, вопреки заверениям синоптиков, полдня прождали — промаялись в ожидании погоды. Притомились, конечно, не без того. Ну а потом пошли в зону.

«Дымка» должна была пройти последнюю серьезную проверку — на прочность. И хотя особых опасений это испытание у обоих летчиков не вызывало, ведь Мазаев уже сваливал машину в штопор, они привыкли к каждому делу относиться со всей основательностью. А то кое у кого может возникнуть сомнение, что, мол, пилоты действовали спустя рукава.

— Вот, кстати, еще один важный факт, — сказал Петя. — Вообще-то, лететь я должен был один. При испытаниях такого рода предпочтительнее сокращать экипаж до минимума, как говорится. Мало ли как сложится? А конструкция кабины у «Дымки» неудобная… О чем мы говорили, но… а! — Он скривился и махнул рукой. — В чем неудобство? Там только одна дверь, слева. Это означает, что пилоту справа при аварии вместе с парашютом надо перелезать через пульт управления. Представь, сколько времени должно на это уйти, если счет чаще всего в таких ситуациях идет уже на доли секунды! А он, Мазаев, между прочим, когда сваливал «Дымку» в штопор, настоял, чтобы лететь одному.

— А в этот раз что же так?

— Не знаю… — Петя словно ушел в «глухую защиту», замолчал.

— Начальство, что ли? — высказал догадку Турецкий.

— Ну а кто же еще?.. Но мы на земле еще накануне постарались с Лехой отработать этот маневр. Я ж был слева, мне проще… А он, получается, как бы в заложниках…