Заложник

— Так, может, это не они уехали искать, а ты всех разогнал? — Турецкий испытующе посмотрел на Игоря.

— Саша, скажи честно, я похож на диктатора?

— Вообще-то, не очень… Но мало ли?

— Скажи, что предпринять? Объявлять в розыск? Как это у вас называется? Или, может, частного сыщика нанять?

— А что он будет делать?

— А я почем знаю? Разве вопрос ко мне? Он — профи, вот пусть и занимается. Чего я буду подсказывать? Слушай, а может?.. — Он с просительной надеждой взглянул на Александра. — А, Саш?

Турецкий понял его.

— Даже и не думай. Мы вот с Платоном Петровичем тем самолетом занимаемся. И погибшим летчиком.

— Погоди, что ты говоришь? — возразил Игорь. — Он же выпрыгнул с парашютом! Мы оба с тобой видели!

— То второй летчик выпрыгнул. А тот, который погиб, вот он-то как раз спас и весь ваш поселок, и все остальное. Сам погиб, а это спас. А как все произошло и почему, об этом приказал нам выяснить сам Президент. И ослушаться его, чтобы заняться другими проблемами, мы не имеем права. Я верно излагаю, Платон Петрович?

И Платонов солидно кивнул, подтверждая незыблемую истину.

Все, что оставалось Игорю Валентиновичу Залесскому, это в бессчетный уже сегодня раз вздохнуть и смириться с неизбежным. Что ж, пусть все будет, как будет…

Обед закончился в натянутом молчании. Турецкий решил даже отказаться от чашки превосходного послеобеденного кофе, чтобы не насиловать себя. Да и Платону вовсе незачем принимать участие в вещах, которые ему и неинтересны, и попросту не нужны. Поэтому, когда расправился со вторым, демонстративно поглядел на часы, укоризненно покачал при этом головой и заметил:

— Нехорошо, задерживаемся… Давай-ка, Игорек, сделаем вот что. Мы сейчас все-таки поедем, а вечерком созвонимся. Мой номер у тебя есть. И если ничего не прояснится, тогда подумаем, что делать дальше. Спасибо за прекрасный обед.

— Да, да, спасибо, — солидно согласился и Платонов, тоже поднимаясь и складывая свою салфетку, что было, как ему казалось, вполне прилично. А уже сидя в машине, вдруг сказал задумчиво: — Школьный, говоришь, дружок? Не прост, нет, не прост…

— Это в каком смысле?

— Он от тебя, Александр Борисович, уже не отвяжется. Такие люди просто так от своих идей не отказываются. А знаешь, почему он мрачный сидел?

— Ну, интересно?

— Потому что от тебя отказ услышал. Вот увидишь, я прав. А что хоть за девочка?

— Банкирская дочка. Но на стерву не похожа. Стерва там скорее мачеха ее, которая и старше-то всего на десяток годков. Может, в этом и конфликт…

— Все может быть. Вот видишь, чего, казалось бы, тебе еще надо? Дом-дворец, прислуга, машин там крутых, мать родная! А все что-то, получается, не то. Я так мыслю, что к большим деньгам должна прилагаться еще и большая культура.

— А к очень большим — соответственно? — ухмыльнулся Турецкий.

— Вот именно. Тогда не страшно.

— Чего?

— Не страшно, что дети превратятся в монстров. Не страшно за будущее. А так?..

— Вот именно, так… Ладно, пузо набили, пора и делом заниматься. Тебя я завезу в институт, а сам заскочу к Щетинкину, не возражаешь? У тебя уже была с ним встреча…

— Краткая. Ты ж видел протокол.

— Ну вот, поэтому мне и сподручней будет, как бы по-новому. А потом соединим наши впечатления. В общем, давай постоянно держать связь. Домой вместе поедем.

15

В палате городской больницы пострадавшего летчика не оказалось. То есть его еще не выписали, но просто тут не было. Турецкий подозвал симпатичную медсестричку, на которых всегда почему-то производил впечатление, и попросил помочь найти выздоравливающего Щетинкина. Та и не думала искать. Сказала, что надо спуститься по другой, противоположной, лестнице на первый этаж и уже там, на площадке подвального этажа, у больных своя курилка.

Отличная возможность поговорить по душам, подумал Турецкий и отправился в курилку.

Напротив двери в подвал, подостлав под себя газеты, сидели на ступеньках с десяток мужиков в полосатых больничных пижамах и коричневых халатах с почему-то голубыми обшлагами. Оглядев это разномастное, но единое по духу воинство, Турецкий спросил:

— Мужики, а Петра Степановича я могу здесь увидеть?

— Ну, я, — со ступеньки поднялся молодой мужчина с перебинтованной головой. — А вы кто будете?

— Мне бы с вами перемолвиться, — не отвечая на вопрос, сказал Турецкий. — Где вам удобнее?

— А о чем говорить-то? — упрямился Щетинкин.

— Как говорится, за жизнь, Петр Степанович. Меня можете звать Александр Борисович.

— Так, с вами ясно, — усмехнулся тот. — Прокуратура опять, что ль? Так я уже отвечал. Записывали. Чего непонятного-то? Вот комиссия разберется, точки расставит. Тогда можно и поговорить… Отчего же?

— Полагаете, так будет лучше? А меня вот позвали туда, — Турецкий кивнул на потолок, — и говорят: представляешь, на Мазаева бочку катят! Надо бы разобраться. Может, он в самом деле виноват? Лопухнулся там…

— Это кто, Леха лопухнулся?! — Щетинкин вдруг попер на Турецкого танком, иначе и не скажешь. — Да вы чего там все, ох…?! — И такое выдал, что остальные мужики вмиг затихли.

— Так, а я затем и прибыл, чтоб понять. А вы мне чего рисуете?