Заложник. История менеджера ЮКОСа

Мужики, отпахавшие две смены и без сил приходившие в барак, возмущались таким раскладом и справедливо посылали многочисленные проклятья в адрес судей.

* * *

Исправительная колония. В названии заложен смысл и определена основная цель этого заведения — исправлять осужденных. Название не только не соответствует содержанию, но имеет прямо противоположный смысл происходящему. Чего здесь только не делают, но только неисправляют. Побывавв этих местах, человек теряет последнюю веру в справедливость. Изрядно«наисправляв» зэков рабскимтрудом, прочно вбивв их головы мысль,что своим трудом денег не заработаешь, колонии выпускаюттолпы озлобленных,отчаявшихся, не приспособленных кнормальной жизни людей, большинство из которых возвращаетсяобратно. Система выдает восемьдесятпроцентов брака. Неповод ли задуматьсяо состоянии системы, которая обходится бюджету в баснословные деньги? ФСИНпоглощает средства, размер которых сопоставим с деньгами, выделяемымина здравоохранение.

В недрах системы зарождаются так называемые воспитательные мероприятия. Придумываются, разрабатываются и внедряются в жизнь разные забавы и игрища для осужденных.Песни, пляски, театральные постановки, КВНы и спартакиады, бурно процветающие вколонии в Мелехово, не обошли стороной и меня.

* * *

Однажды дневальный отряда бросает клич: «В колонии проводится конкурс хоровой песни. Желающие принять участие могут записаться у меня. За участие — приз!» Под призом подразумевается поощрение.

Петь я не умею, да и желания это делать у меня нет. У других осужденных, видимо, тоже. Желающих набирается немного. Под угрозой честь мундира! Как же, осужденные петь не желают! Начальник отряда вызывает по одному к себе в кабинет отказников, коих набралось больше, чем пол-отряда. В их числе и я. Отстояв очередь, я захожу к нему в кабинет.

«Почему вы, Переверзин, отказываетесь принимать участие в воспитательных мероприятиях?» — спрашивает меня начальник.

«Я петь не умею», — честно отвечаю я.

«Поймите, это в ваших же интересах. Не пойдете — я в личное дело рапорт напишу, что отказались выполнять требования администрации, характеристика будет у вас плохая, на УДО не уйдете», — продолжает убеждать меня он.

Понимая, с кем имею дело, я соглашаюсь. «Хорошо, — говорю я, — спою»…

Запевалой был осужденный за нанесение тяжких телесных повреждений Антон К., который в моем понимании неплохо пел. Нам достается припев. После нескольких репетиций наш отряд в полном составе выходит на сцену клуба, пред очи скопища людей в погонах.

Антон затягивает:

И пускай наше детство не кончится,

Хоть мы взрослыми стали людьми,

Потому что родителям хочется,

Чтобы мы оставались детьми.

Хор, состоящий из маньяков, убийц, насильников, грабителей, разбойников, террористов, путая слова, подхватывает:

Родительский дом, начало начал,

Ты в жизни моей надежный причал.

Родительский дом, пускай добрый свет

Горит в твоих окнах много лет.

Песню по очереди поет вся зона. Мы занимаем второе место. Начальство колонии радостно отчитывается о перевоспитании осужденных. Из нас поощрение получает только отрядный запевала Антон, а мне удается избежать рапорта о нарушении…

Когда я рассказал жене о том, что пою в хоре, сначала она мне не поверила. Потом, памятуя об отсутствии у меня слуха и голоса, долго смеялась. Смялся и я, когда смотрел на серьезные лица сотрудников колонии, которые внимательно слушали нас и оценивали выступление.

«Господи, куда я попал? — думал я в те минуты. — Это же настоящий дурдом!»

Как здесь не вспомнить эпизод из книги Алексея Толстого «Приключения Невзорова, или Ибикус». Вынужденные покинуть Россию после революции, герои открывают бордель в Стамбуле. На открытии полковник Ртищев просит Невзорова спеть.

«Но я же никогда не пел!» — отвечает граф.

«Я вам приказываю», — настаивает полковник.

Невзоров запевает. При первых словах Ртищев в отчаянии обхватывает голову руками, а пьяный деникинский офицер, сидевший неподалеку, говорит: «Расстрелять!»