Заложник (ЛП)

— Аутсайдер? — на его лице играет сумасшедшая ухмылка. — Тебе нравится там? За городом? — Снова его пальцы играют с камнем и усердно стучат по нему, пока он говорит.

— Там было лучше, чем здесь, — отвечаю я.

На это замечание мужчина реагирует страшным хихиканьем. Затем он задирает голову как дикая собака и воет.

— Я могу тебя понять, — говорит он. — У тебя есть чувство юмора.

Я не верю, ему и даже не пытаюсь быть веселым. Он улыбается во весь рот, а затем вновь начинает стучать по камню.

Позади нас, где-то в проходе, приближаются шаги, а потом я слышу, как охранники разговаривают. Я пытаюсь понять, что они говорят, но стук Бозо становится громче. Похоже, он намеренно старается заглушить разговор. Качается взад-вперед у стены, бормочет что-то про себя и поет.

— В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть.

Снова и снова он повторяет это сиплым голосом. Звучит почти как колыбельная. Слова отзываются эхом в нашей маленькой камере, и я уже не могу больше понять, что произносит он, а что отражается от стен.

— Ты можешь закрыть рот? — шиплю я. Он застывает, смотрит на меня и дергает себя за волосы. — Я хочу услышать, что они говорят. В конце коридора.

Ему, кажется, все равно. Стук и пение продолжаются, те же слова и ничего больше. Его руки так быстро двигаются по камням, что мой взгляд не успевает уследить за ними. Мне бросается в глаза, что на его черной изношенной верхней одежде красуется блеклый треугольник. Этот сумасшедший когда-то был таким же, что и люди в форме? Как Марко и Пит?

— В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью…

— …чтобы потом съесть, — перебиваю я его. — Я понял. А теперь заткнись.

Он прекращает стучать и сидит прямо, так что его голова почти достает до низкого потолка. А затем скользит по полу как паук, пока не оказывается прямо передо мной. Его лицо теперь так близко, что я могу почувствовать его несвежее дыхание.

— Ты знаешь песню? — спрашивает он, и его нос дотрагивается до моего.

Я отталкиваю его.

— Благодаря вам я отлично знаю первые две строчки.

Он оседает: «А остальное?»

Я качаю головой. Он снова начинает стучать и петь, но не возвращается назад в свой угол. Я отстраняюсь от него, прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь к охранникам, но не слышу ничего, кроме шагов. Они становятся громче, пока не останавливаются перед нашей камерой. Кто-то пытается открыть дверь. Бозо обнимает колени руками и качается взад-вперед.

— В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть.

Затем лязгает засов, и яркий свет падает в камеру.

Бозо поет громче: «В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть».

— Ты, малыш, — зовет меня голос из коридора. — Тебя требуют наверх.

Охранник заходит в камеру и хватает меня под локоть. Бозо начинает кричать: «В одном ряду пять красных ягод, пять красных ягод, пять красных ягод, ягодягодягодягод!

— Эй! — кричит охранник и идет в сторону старика. Его сапог упирается в выцветший треугольник на груди Бозо и толкает его в угол.

Охранник захлопывает дверь и тянет меня за руку. На мгновение становится тихо, а затем снова начинается усердный стук и следующее за ним пение. Мы заворачиваем за угол, и я больше не слышу Бозо. Но я знаю, что он все еще поет — о ягодах и о любви, которые никогда не освободят его из этой сырой камеры.

Рабочий кабинет Франка правильной прямоугольной формы и тщательно убран. Невозможно понять, какие вещи используются, а какие здесь просто для украшения. Охранник приказывает мне сесть на стул, который стоит перед увесистым письменным столом из красного дерева, и ждать. Я откидываюсь на спинку и рассматриваю потолок.

Непонятно, как потолок может быть сделан так ровно. Идеально выточенные квадратные панели покрывают комнату над моей головой. В центре висит тяжелый предмет с отростками, в каждом торчит свеча. Эти свечи не мерцают и не плавятся, поэтому комната равномерно освещена.

Вещи тщательно расставлены: шкаф около огромного окна, цветок перед темно-фиолетовыми шторами. Даже бумага, которая лежит на письменном столе, аккуратно подложена под каменное пресс-папье. На стенах висят картины, вставленные в сверкающие на свету рамы. На одной из картин изображена семья: родители и двое мальчиков стоят спиной к блестящему черному стулу. Она не похожа на другие картины, которые тщательно нарисованы кистью, и виден холст. Скорее она подобна изображению Харви в Теаме. Возможно, это все же рисунок, но он кажется слишком реальным. Мать положила руку на плечо юного сына, пока все остальные рассматривают что-то интересное за рамой. Там, где они стоят, солнечно и ветрено, волосы матери развеваются. Я спрашиваю себя, не Франк ли отец на рисунке.