Заложники будущего

– Немцы есть немцы, – прорычал Взрывов. – В лучшем случае они – запутавшиеся мечтатели, которые думают, что могут отдать свой должок миру каким-то незначительным поступком.

Мэннинг не мог видеть лица Кейна, но в голосе другого звучала торжественная серьезность.

– Мы сделаем с ними то же, что они пытаются сделать с Америкой. О, черт возьми, не самый веский аргумент. Но, Мэннинг, вы родом из той эпохи, когда еще не было атомного оружия, и такие вещи были немыслимы, потому что невозможны. Вы не можете думать так, как мы, которые всю жизнь прожили с осознанием того, на что способны… как мало стоит человеческая жизнь.

– И у вас нет за плечами ста лет рабства. Мы были таким же великим народом, как немцы в ваше время, как мне кажется, но нас втоптали в грязь, и у нас не осталось ни цивилизации, ни гордости, ни порядочности. И не будет еще долго, даже если Германия будет уничтожена. Но если этого не произойдет, у нас и у других народов мира больше никогда не будет этих ценностей – того, что делает человека чем-то значимым.

– Иногда я думаю, что было бы, если бы история повернулась по-другому – если бы мы, а не немцы, открыли атомную энергию. Стали бы мы лучше, чем они? Или мы использовали бы эту энергию, чтобы стать хозяевами Земли и монополизировать цивилизацию, как это сделала Германия?

– Пришлось бы, – фыркнул Взрывов. – Россия – да. Любой представитель народа того времени, получив такую власть, повел бы себя точно так же.

– Я не знаю, – замялся Мэннинг. – Может, вы и правы, но я не могу себе этого представить.

– Как бы то ни было, – тон Кейна стал суровым, – немцы сделали мир таким, каким хотели, а нас сделали такими, какие мы есть. И теперь мы собираемся разрушить их мир. Может быть, из его разрушения получится что-то лучшее. А может, и нет. Если нет – то мести нам будет достаточно.

VI

Капитан "Зигфрида" сосредоточенно смотрел на таблицы, которые передал ему штурман, мысленно переводя цифры в единицы ускорения. Корабль находился всего в часе пути от заданной точки пространства, и необходимо было произвести окончательное, конечное выравнивание, в котором секунды угловой скорости означали мили смещения в рассеивании пыли по поверхности Земли.

Сосредоточенность капитана была нарушена назойливым убеждением, что что-то не в порядке – или было не в порядке минутой раньше – в его привычной рубке управления. На мгновение ему почудилось, что дверь на кормовой лестничный пролет распахнута, но она явно была закрыта.

Он со злостью выкинул сомнения из головы, нахмурился, просматривая бумаги, и приказал ожидающему пилоту: "Funf Minuten sechsunddreissig Sekunden dritter Geschwindigkeit dem Backbordgetriebe!27"

Это были не слишком вдохновляющие последние слова, но у него не было возможности их дополнить, так как в следующее мгновение острый нож Кейна вонзился ему между ребер. Капитан странно зарычал и упал бы, но невидимые руки подхватили и опустили его.

Штурман, глядя прямо на него, наконец понял, что что-то произошло. Он открыл рот, чтобы закричать, но его горло было перерезано от уха до уха, и ни звука так и не вырвалось.

Пилот, собиравшийся нажать на кнопки, чтобы привести в действие левый ракетный отсек, остолбенел, увидев, что его рука зависла над рычагами управления и отказывается двигаться, словно парализованная. Окутанный полем невидимости, работающим на полную мощность, он не чувствовал ни захвата, который его удерживал, ни удара ножом, который его убивал.

Четверо американцев отключили свои устройства и с величайшим удовольствием сняли металлические капюшоны. На борту "Зигфрида" им больше нечего было бояться: двое других членов экипажа уже были ликвидированы в каютах внизу, и теперь, даже если бы вся Германия знала об их присутствии на борту пылевого корабля, еще не было придумано способа нападения на корабль в космосе.

Но они не обменялись ни единым словом. Пока "Зигфрид" шел к месту назначения, было много работы, которую необходимо было обязательно выполнить. Кейн устроился в кресле штурмана и, то и дело поглядывая на цифры первоначального курса, принялся набивать клавиши на бортовом вычислителе. Мэннинг склонился над управлением, продолжая интенсивное изучение, начатое еще за плечом немецкого пилота. А Взрывов расположился перед черным ящиком, прикрепленным к стене под большими часами и наглухо опечатанным печатью "Хакенкройц28".

Дуган остался без работы, и ему оставалось лишь опуститься на свободное сиденье и с тоской думать о Земле, находящейся в тысячах миль внизу. Он был здесь не в своей тарелке – впрочем, как и остальные. Никто из них никогда раньше не бывал в космосе; только Кейн имел теоретическое представление о ракетной навигации.

Поэтому они трудились, как заведенные, чтобы изменить курс корабля. Сделать все необходимые расчеты с самого начала было бы совершенно невозможно, но Кейн мог работать с уже проложенным курсом и таблицами поправок погибшего штурмана, внося небольшие изменения, которые могли означать жизнь для миллионов одних людей и смерть для миллионов других.