Заложники дьявола

И Турецкий, добравшись до остро волновавшей его в последнее время темы, охотно пояснил:– Понимаешь, у беременных, наоборот, инстинкт самосохранения, а значит, и сохранения ребенка, должен быть сильнее, усиливается он, а не ослабляется! И в этой связи они поглощены собой, а к окружающим, напротив, должны относиться спокойнее, равнодушнее, чего-то и вовсе не замечать и не чувствовать... А Ирина моя с каждым днем все больше нервничает – и состояние свое, словно специально, ухудшает! Это ненормально!

– Знаешь, – Яковлев смущенно посмотрел на Турецкого, – я в этом, если честно, ничего не понимаю...

Александр Борисович спохватился и тоже почувствовал себя неловко:

– Извини, я в последнее время слишком много об этом думаю... Еще немного – и можно наниматься в их больницу медбратом – на случай, если из Генпрокуратуры вылечу!

Они рассмеялись оба одновременно, и возникшее напряжение тут же спало.

– Ладно, уважаемый опер, – доброжелательно поглядел на Володю Турецкий. – Ты так и не ответил, сможешь заняться Глуховым? Учти, формально дело не возобновляя... пока. Так что имеешь право отказаться.

– Когда это я тебе отказывал? – удивился тот. – Буду, конечно! Все равно до отъезда делать нечего!

В дверь кабинета постучали, и в приоткрывшуюся щель просунулось миловидное личико Наташи.

– Александр Борисович, пришел факс из Коксанска, от Поремского!– Давай неси, – кивнул тот. А Володя Яковлев тут же поднялся со своего места:

– Ну все, не буду вам мешать! – и шутливо вскинул руку к виску. – Разрешите приступать к выполнению задания, господин госсоветник?

– Иди уж, иди, – ворчливо буркнул Турецкий, – докладываться можешь по телефону, обещаю мобильный свой больше не отключать... Спасибо тебе!

И, оценив длину факса, который Наташа в этот момент внесла в кабинет, кисло улыбнулся:

– Ну вот... Так бы и сказала, что целый половик прислал, а то – факс... В ближайшие полтора часа меня нет ни для кого!

2

Александр Борисович едва успел прочесть факс, полученный от Поремского, до половины, сделав несколько пометок в своем блокноте, когда его внутренний телефон ожил.

– Нет, ну что это такое?! – Турецкий сердито сорвал трубку с аппарата. – Наташа, я же просил!..

– Извините, Александр Борисович, но это Константин Дмитриевич: просит вас к себе – срочно...

Турецкий вздохнул и, пробормотав: «Против лома нет приема», начал выбираться из-за стола. Конечно, к тому, что всевозможные срочные и сверхсрочные дела возникают у них на каждом шагу, он давно привык. Однако сейчас, когда параллельно с работой в голове его все время крутились мысли о жене, то, что раньше воспринималось как должное, начало «важняка» раздражать. К тому же были причины, точнее, одна-единственная причина, по которой Костины неожиданные просьбы-вызовы уже много лет подряд всякий раз заставляли сердце Турецкого нехорошо сжиматься. Вопреки тому, что та давняя история действительно была давней и даже очень давней, в памяти она торчала наподобие даже не занозы, а навсегда застрявшего в плоти острого осколка...

О том, что случилось с ними обоими, можно сказать, в последние годы существования Советов, друзья не говорили никогда. Это был момент, когда Меркулов, старательно обучавший и натаскивавший своего младшего, удивительно талантливого следака Сашу Турецкого, сам делал едва ли не первые серьезные шаги по служебной лестнице. А в советские времена это было, как известно, чревато не только положительными эмоциями... Все началось с того, что Константина Дмитриевича вызвал к себе Генеральный, после чего он уже сам пригласил к себе Александра Борисовича.

Едва войдя к Косте в его только что обретенный отдельный кабинет, Турецкий сразу понял: произошло нечто экстраординарное. Меркулов был хмур и как-то неестественно бледен.

– Садись, буркнул он. – И Александр Борисович невольно начал лихорадочно перебирать в памяти все последние дела, пытаясь вычислить, где мог проколоться настолько, что вывел из себя даже Костю. Но, как выяснилось спустя минуту, прокололся вовсе не он... И чем дольше слушал Турецкий своего старшего товарища, тем тяжелее становилось у него на душе...История в пересказе Меркулова выглядела просто жуткой, убийственной во всех смыслах этого слова. Прошедшей ночью, по словам Константина Дмитриевича, в семье не просто крупного партийного деятеля, но еще и кандидата в члены ЦК КПСС (а в те годы это было то же самое, что в нынешние возглавить, допустим, администрацию Президента), словом, без пяти минут члена правительства, поскольку реально страной управляла партия коммунистов, произошло убийство... Да не кого-нибудь, а ребенка, что самое ужасное – приемного...

На этом месте Меркулов закашлялся, замолчал и потянулся к графину с водой.

– Погоди, Костя... – Турецкий и сам никак не мог сглотнуть ком, застрявший в горле. – Если я угадаю, можешь не продолжать... Тебе приказано счесть и оформить случившееся как несчастный случай... Верно?..

Его друг молча кивнул и в три глотка осушил стакан с водой.