Заложники любви

— Великолепно! На дорогу ты тратишь сколько?

— Шесть рублей стоит единый и 80 копеек в месяц получается сезонка на электричку.

— Подсчитаем, что на жизнь нам на двоих взрослых людей остается сто двенадцать рублей тридцать восемь копеек. А если учесть мой аппетит? Разве это не безумная храбрость решиться жить на такие деньги?

Никому не пожелаю, чтоб в один прекрасный момент собственный ребенок у вас спросил: «Мама, а почему ты так мало получаешь?»

— Я живу как все… — вяло возразила я.

— Не как все, — сказал Сашка.

И опять меня насторожила какая-то подспудная настойчивость в его тоне.

— У нас в отделе одиннадцать человек, и только трое старших редакторов получают больше моего, а двое младших — вообще меньше… И я не понимаю, куда ты клонишь, и почему вообще ты завел этот разговор?

— Видишь ли, как-то недавно Геннадий Николаевич сказал, что ему содержание машины обходится в сто пятьдесят рублей в месяц, но он много ездит и платит людям за мойку, доставку бензина на дом и за мелкий ремонт. Обычно же машина обходится в сто рублей в месяц. Это примерно столько же, сколько мы с тобой тратим на жизнь… И вот с тех пор я смотрю на бесконечные потоки машин и думаю, чем же эти люди отличаются от нас с тобой? Может, они умнее нас, выше во всех отношениях? Или у них права другие, другая каста?

— Видишь ли… — начала я и поймала себя на том, что подстроилась, попала ему в тон, что тон в этом разговоре задает он, а я как бы оправдываюсь, впрочем, без всякой убежденности. — Понимаешь, Санечка, большинство, пусть не большинство, а просто очень много владельцев автомобилей зарабатывали на них нечестным трудном…

— А разве бывает нечестный труд?

— Пожалуйста, не хватай меня за язык. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Это не лучший способ уйти от ответа, мамуля. Я не буду хватать тебя за язык, ты только признайся — ты просчиталась? Ты надеялась на другую, на лучшую жизнь, а у тебя не вышло?

— Я не понимаю, чем тебе моя жизнь не нравится? — нахмурилась я.

— Да нет, нормальная жизнь, бывает и хуже… Я в смысле зарплаты…

Нет, я не предполагала другой жизни. После филфака вообще трудно найти работу но специальности, и сто пятьдесят рублей считается неплохой зарплатой…

— Так если ты все знала заранее, то зачем меня-то родила?

Не дай вам Бог услышать такой вопрос от своего ребенка.

— Зачем все это? — спросил он меня как-то за завтраком.

Это было наше любимое время, особенно когда нужно спешить, когда каждая минута общения сладка и почти запретна. В выходные мы тоже любили болтать за завтраком, но это было уже не то…

— Что, это? — переспросила я.

— Все, — беззаботно улыбнулся Саша, — зачем ты ешь яйцо, например?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — пожала я плечами и придвинула чашку с дымящимся чаем.

— Ничего особенного… Впрочем, ты права. Вопрос не совсем корректный. Вернее, это начало целой цепи вопросов. Я попробую на них отвечать за тебя, до тех пор, пока смогу и пока ты будешь согласна с моими ответами. Итак, ты ешь яйцо, чтобы поддержать свои силы и пойти на работу, так? Так. На работу ты идешь, чтобы зарабатывать деньги и обеспечить себя и меня одеждой, кровом и продуктами питания, так?

— Не совсем так. Ты забываешь…

Ничего, мамочка, я не забываю, и мы к этому еще вернемся. Итак, ты обеспечиваешь себя жизненными ресурсами, чтобы продолжать эти ресурсы как можно дольше потреблять. И я рожден и взращен тобою, чтобы продолжать сие славное дело…

— Это примитивно! — возмутилась я. — И ты сам это прекрасно знаешь.

— Это не примитивно, это упрощенно, схематично. Разумеется, на этом пути есть куча развилок. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, а потом — где еще лучше, и так бесконечно. Но сколько бы мы в этом направлении ни двигались, сколько бы вариантов ни прокручивали, все равно в конечном итоге (если упростить до схемы) получится, что человек бьется и жизнь кладет, чтоб ресурсы, им потребляемые, были обильнее и более высокого качества. Говоря иными словами, чтоб колбасы было больше, и вся она была бы сырокопченая… И куда бы мы ни прыгали, весь этот путь, включая сюда и воспитание детей и обеспечение их ресурсами и обучение добывать эти ресурсы самостоятельно, упирается в колбасный забор. Есть возражения?

— Ты все сказал?

— Пока нет. Но хотелось бы услышать твое мнение по этому поводу.

— Можно я тебе потом на все сразу отвечу? — спросила я.

Он мне очень нравился в это мгновение. Глаза азартно горели, щеки разрумянились, руки нервно подрагивали…

— Хорошо, — согласился он. — Посмотрим на все с другой точки зрения. Пойдем, как говорили вожди, другим путем: итак, ты едешь на работу, чтобы производить определенные общественные ценности, внести свой вклад в общее дело. В какое?

Он замолчал. Я не сразу поняла, что он задает уже не риторический, а конкретный вопрос. Он молчал, и я молчала. Он переспросил:

— В какое общее дело ты вносишь свой вклад?

— Ты это серьезно? — наконец очнулась я.

— Вполне, — сдвинув брови, сказал он, хотя я отчетливо видела, как прыгали чертенята на дне его зрачков.

— В дело построения светлого будущего…